Где она, кстати?
При взгляде на ковер рядом с кроватью Шарлиз не обнаружилось. Бурсай увела ее еще на рассвете, по обычаю. Время женщины – ночь, время мужчины – день, время Бога – утро и вечер, и в эти минуты надо не тратить силы на девок, а вознести молитву за то, что Он сотворил тебя. Правилом пренебрегали, и достаточно часто, но в походе Хурмах старался блюсти обычаи. И его люди, тоже напоказ, старательно соблюдали все, вплоть до мелочей
[22].
Принцесса не сопротивлялась, когда за ней пришла Бурсай, и не ругалась на грубую побудку и на то, что ее вели чуть ли не как скотину. Сил не осталось ни на что. Будь ты хоть какой шлюхой, а все же ночь выдалась трудная. Сначала не знаешь, останешься ты жива или нет и удастся ли убедить мужчину в своей девственности, а потом еще жаркая ночка. Да такая, что, будь она девственницей, век бы при виде члена тряслась и плакала.
Поспать удалось пару часов, и то повернуться было больно, а шевельнуться страшно. Проснется еще, а продолжения принцессе пока не хотелось. Пусть сначала синяки подживут.
Шарлиз повиновалась старухе, в надежде полежать и отоспаться, но даже это ей удалось далеко не сразу.
Сначала – молитва, к которой заставили присоединиться и принцессу, и только потом ванная с маслами. Ненадолго…
Войску скоро выступать…
* * *
Хурмах о переживаниях принцессы не знал. Он просто понял, что девушку увели, потянулся и занялся утренним ритуалом.
Молитва, омовение, легкий завтрак – и люди.
Сорок тысяч человек двигаются медленно. И даже тридцать тысяч, с учетом ушедших к крепостям отрядов – тоже. А Равель не будет спать, он все это время готовится к обороне.
Шесть кал-ранов и Давель.
Вроде бы тоже кал-ран, но пяти тысяч человек в подчинении у него нет. Даже сотни нет… Его услуга уже оказана, но этот пронырливый гад еще может пригодиться. Не стоит пока от него избавляться, пусть живет.
Вот потом, когда Аллодия ляжет под копыта степных коней, обязательно надо будет удавить мерзавца. Кому нужны двурушники и предатели?
Никому. Но посвящать будущего покойника в свои планы не стоит.
Так что Хурмах благосклонно улыбнулся Давелю и широким жестом пригласил всех разделить с ним трапезу. В Степи это не считается зазорным, предлагая нижестоящему хлеб со своего стола, ты показываешь уважение. А это важно.
Кал-раны рассаживались, степенно проводили ладонями, сложенными лодочкой, по лицам, вознося благодарность за посланную пищу, и только потом принимались за еду.
Минут пять царило молчание, потом Хурмах заговорил, медленно и весомо.
– Перед нами Аллодия. Она лежит и ожидает, когда мы повергнем ее под копыта наших коней. Мы сейчас идем вдоль Интары. Крепости Доран и Инкор – пали, Ланрон, надо полагать, вскоре разделит их участь. Бардух пока молчит…
Давель кашлянул.
Впрямую он не стал вмешиваться в разговоры, но намекнуть, что ему бы неплохо дать слово – мог.
Кал-раны поглядели без одобрения, но Хурмах махнул рукой:
– Ты что-то знаешь, кал-ран Давель?
Бывший сотник поднялся и поклонился, как это было принято в Степи. Скрестив обе руки на груди, показывая, что не причинит вреда хозяину дома.
– Мой каган, в милости своей, приказал мне заниматься тем, что я умею лучше всего, – разведкой.
– И? – Хурмах шевельнул бровью, намекая, что славословия надо бы урезать.
– Кал-ран Бардух потерял под стенами Ланрона таран и затребовал осадные башни.
Хурмах покачал головой, хотя внутренне он вскипел от злости.
Этот сын собаки и шакала потерял таран! Да вы знаете, во сколько встало сооружение тарана в степи? Где каждую деревяшку для него пришлось везти из других королевств, да еще кружным путем, да еще втайне… Если с Бардуха кожу содрать на новый – и то не окупится!
Но ругаться было не время. И род у Бардуха сильный, заступятся, если что. А потому…
Хурмах вздохнул и огладил расчесанную и умащенную маслами бороду.
– Что ж. Я верю в то, что храброго кал-рана не постигнет неудача. Это всего лишь мышиная нора на пути скакуна, и да не сломает он ногу в недобрый час.
Вот так.
И не ругаться, и задел на будущее.
Победителя оправдывают. Проигравшего вешают. Ладно, в Степи с деревьями плохо, но если выбирать между повешением и разрыванием четырьмя конями, начинаешь ценить виселицы. Если Бардух справится, Хурмах не станет сильно ругаться, просто вычтет у него из добычи. Потом, когда настанет время ее подсчитывать.
А если нет…
Тогда Бардуху сильно повезет погибнуть под стенами Ланрона.
Хурмах посмотрел на кал-рана Мурсуна.
– Мурсун, пока Бардух стоит под стенами Ланрона, а наше войско движется вперед, я приказываю тебе взять семь тысяч человек – и отправиться вперед. Под стены Равеля.
Мурсун приложил кулак к груди в знак повиновения и тут же уточнил:
– Мой каган, дозволено ли мне спросить?
– Да, конечно…
– Я должен взять город? Или блокировать? Или что-то еще? Я ведь не знаю всех замыслов моего господина…
Вот за это Хурмаху и нравился Мурсун. Послушный, исполнительный, не особо инициативный, все, что ему скажешь, исполнит в точности, но столкнись с непредвиденным – и он растеряется, не в силах двигаться дальше.
Но что тут может быть непредвиденного?
– Кал-ран Мурсун, ты должен взять семь тысяч воинов и направиться к Равелю. Там тебе надо перебить всех, кого ты найдешь вокруг города… Можешь взять в плен тех, кто нам пригодится, но не будь слишком уж милосерден. А потом ты должен осадить город. И чтобы ни одна тварь не проскользнула. Ни туда, ни оттуда…
