– А за одним столом з паном сидел?
– Шуткуете, батько? – улыбнулся Юрко. – Та мене б удавылы, если б я на панське кресло сив.
– То-то и оно! – отозвался Нестор. – Не, несерьезные люды…
– Хто?
– Петлюровцы. Большевики все ж нам ближе. Они хоть понимают, шо богатый с бедным як плетка з конякою: близко знакомы, а дружбы нема… И Ленин. Я во многом несогласный с ним, а все ж не сравнить с этим генеральным доцентом. Дело знает. Хотя, поговаривают, Ленин тоже из панов.
– А казалы, из пролетариив, – возразил Каретников.
– Из бедненьких панов, – пояснил Нестор. – Из городских. Ни огорода у него не было, ни худобы, ни птицы. Все с базара.
– Ну, це почти шо из пролетариев. И заступаеться за рабочий класс.
Смолк Махно. Было о чем подумать. Смотрел вниз, не обращая внимания на приветствия встречных и обгоняемых гуляйпольцев. Вся Россия встала на дыбы. С Украиной вместе. Было когда-то одно царство – стали сотни. И у каждого своя правда, у каждого своя вера. И, самое главное, у каждого свое оружие. Богата была царская армия. Всем хватило…
Щусь встретил Нестора с расцарапанной щекой.
– Утикла, стерва!
– Кто?
– Та Тинка, зараза!
Махно замер. Щусь, робея, стал отступать от него. Нехорошо смотрел на него Нестор, ой нехорошо!
– Шо ты, батько? Я только хотел ее удержать… так она як та тигра… Он Лашкевич видел! И записку на столе тебе оставила!..
Махно быстро прошел в комнату. И снова, как когда-то, увидел следы поспешных сборов. Пудреница на полу, помада… цветная хусточка…
Ему вдруг стало больно. Чем Тина виновата? Старалась, как могла. Не позволила ночью беспокоить. Не от плохого умысла…
Он тяжело уселся на постель. Издалека смотрел на записку, лежащую на столе, но в руки ее не брал. Сказал вошедшему вслед за ним Юрку, указав на стол:
– Прочитай. Шо-то у меня глаза болят.
– «Батько Нестор Иванович… – стал медленно читать не очень грамотный Юрко. – Я вас очень хотила полюбыть, потому шо вы есть народный страдалець… Но я не гожусь. А главне, вы мене нисколько не жалиете и не любыте. А без любови жить невозможно… Тикаю од вас, бо мени з вамы страшно. Не держить зла. Тина».
Юрко широко раскрытыми глазами посмотрел на своего кумира. Как можно было написать такое? Обидеть батьку?
– А что, Юрко, я и вправду страшный бываю? – спросил Нестор. В этот миг его лицо, искаженное судорогой боли, действительно внушало страх.
– Буваете, батько, – заикаясь, ответил Юрко и тут же добавил, желая исправить случившееся: – А може, давайте я догоню Тинку?
– Не надо, – ответил Махно. Только теперь заметил разбитый горшок на полу, сломанный цветок. – «Залетела пташка, та не в тую хату…» Иди, Юрко! Иди, скажи хлопцам, шо сегодня батько никого не приймае. И горилкы принеси!..
Выспаться захмелевшему с вечера Нестору не дали. Раздался громкий стук, но не в окно, как накануне, а в дверь. Махно тут же вскочил: одежда, маузер – все рядом. Вошел заспанный Юрко.
– Батько, там до вас якыйсь чоловик. Каже, срочно, – тихо доложил он.
Нестор торопливо оделся. Маузер через плечо. Лицо опухшее, неумытое.
– Проси! И лампу засвети!..
В комнату вошел коренастый человек в шинели без погон. Давний знакомый Павло Глыба.
– Здорово, батько Нестор Иванович! – чуть усмехаясь, произнес Глыба. Увидел ополовиненный штоф на столе, огурец. – Примешь большевика?
– Да хоть черта!.. Опохмелишься?
– Не опохмелюсь, но выпью. За нашу встречу.
Выпили. Закусывали солеными огурцами.
– С утра оно и хорошо, – сказал Глыба. – Вроде як крылья вырастають… Ты як, не переминыв отношение к большевикам?
– Я вчера все думал, какой из чертей не самый рогатый. – ответил Махно. – Може, и большевистский…
– Говорят, з петлюровскими генералами выпывал. Ну и с кем лучше пить?
– С тобой. Ты понятнее, ближе мне.
Еще выпили.
– Я только шо из Катеринослава, – сказал Глыба. – У нас там подполье немалое. И оружие есть! Хотим скинуть Петлюру. Нам, интернационалистам, эти самостийники – як гвоздь в сапоге.
– Скидайте!
– Без тебе не обойдемся. Ты теперь батько. У тебя военна сила.
– Зауважали?
– Да я анархистив всегда уважав… хочь, може, и не любыв.
– Ну, мы не бабы, – мрачно ответил Махно. Вспомнил записку Тины. – То им без любови жить невозможно.
– Ну, так як?
– Так вы ж мою силу спользуете, а власть себе возьмете. У вас же диктатура пролетарьята.
– Власть и поделить можно.
– Уже делили. Революцию в Петрограде и в Москве вместе делали, а потом что?.. Анархистов сапогом под зад!
– То – там, а то – тут. Будешь главнокомандующим войсками Катеринославщины. В городе заводы и, главне, военни склады. Много оружия, патронив. А у тебе, хоть войско и велыке, а оружия-то маловато. А там його – вам на пять годов хватит.
– А ты откуда знаешь, шо у нас с патронами не густо? Вынюхал? У вас, большовыкив, шо, носы собачьи?
– Може, й собачьи. Мы не обидчиви… Наши хлопцы подсчиталы, шо пулеметы на тачанках вдвое больше жруть патронов.
– Це не секрет. С тачанки на глазок бьешь, – согласился Махно.
– Ну вот! Я тебе дело предлагаю. Поскольку вы, анархисты, дружескый нам народ.
Махно задумался. Довод о вооружении был весьма серьезный.
…На Совете одним из первых выступил Чубенко.
– Це просто сказать – Катеринослав! А без хитрости его не взять. Там петлюривцив, мабуть, тысячи четыре… – Алексей в сомнении покрутил головой.
– Побеждает тот, хто бьет первый, – сказал Махно. – Но Чубенко прав, без хитрости через Днипро нам не переправиться. Я тут придумав кое-шо такое, шо ни один петлюровский доцент ни в одной книжке ще не вычитал…
– С тачанками налетим? – попытался угадать Щусь.
– Тачанка в городе шо мышь в крынке, – отрезал Махно. – Не туда думаешь, Федос!
– Ну, так и россказуй! Не тяны кота за яйца!
Глава двадцать четвертая
Уже через сутки махновское войско выступило на Екатеринослав. Далеко по Гуляйполю растянулись повозки, брички, сани…
– Батько Нестор Ивановыч, визьмить мого Васыля! – просила гуляйпольская баба, догнав тачанку с Махно. – Добрый солдат буде!
– Сколько ему?
– Шистнадцять.
– А винтовка есть?
