Таяна засмеялась:
– Пойдём! – потащила она за собой Левашова.
Разбежавшись и крепко схватившись за руки, они перелетали через последовательно разожжённые кострища, а когда остановились, девушка, восторженно засияв, проронила: – Не расцепились… Значит, нам судьба быть вместе.
Нарезвившись, все помчались к реке. Скинув одежды и оставшись лишь в нижних рубахах и портках, толпа с шумом кинулась в воду. Не отказались от обязательного ритуала праздника и Таяна с Евсеем. Парни и девушки весело плескались, брызгаясь и ныряя, а замёрзнув, выбирались на берег. Женатые пары поспешили к столам подкрепиться, а молодёжь кинулась на поиски цветка папоротника. Подхватив одежду, Таяна тоже поспешила в лес.
– Глупости всё это, – широко шагая за девушкой, смеялся Евсей. – Папоротник не цветёт.
– Но почему-то люди всё равно его ищут? Значит, всё же кто-то видел его цвет, – настаивала она, и Левашов насмешливо покачал головой.
– Смотри! – вдруг широко открыла глаза Таяна и указала рукой в глубь леса. – Цветёт! Видишь, светится! – словно боясь спугнуть удачу, взволнованно прошептала она.
Евсей недоверчиво повернул голову и действительно увидел над листьями папоротника светящиеся огоньки. Они переливались и вздрагивали, внезапно исчезали и появлялись вновь.
– Так это светлячки, – догадался княжич.
– Нет, это Перунов Огнецвет! А светляки порхают над ним, – упрямо возразила девушка и чуть слышно добавила: – Только по-настоящему влюблённые могут увидеть его.
Прекрасные глаза Таяны сияли, влажные волосы прикрывали хрупкие плечи и упругую грудь, а рубашка, облегая тело, делала его ещё более соблазнительным. Сердце мужчины простонало: «Господи, как же она хороша!»
– Ты вся дрожишь. Давай согрею, – предложил Левашов и, не дожидаясь ответа, обнял девушку. Вдохнув дурманящий запах её волос, княжич в упоении закрыл глаза. Она пахла травами и мёдом.
Оказавшись в крепких объятиях, Таяна замерла и, прижавшись к горячей мужской груди, перестала дрожать. Жаркая томительная волна захватила обоих, и их губы непроизвольно сомкнулись. Страстный поцелуй Евсея пьянил, и сердце девушки возликовало: «Он любит меня! Он меня любит!» – восторженно шептало оно, и, боясь зареветь от счастья, Таяна зажмурилась. Ладони мужчины скользили по её телу, губы, лаская, сводили с ума, и ей хотелось обнять весь мир. «Я любима!» – пела душа, и радость, выплёскиваясь через край, переполняла грудь. Голова кружилась, колени обмякли, в ушах звенели трели соловья, и не было преград и запретов, которые бы сдерживали порыв её сердца, и не было ничего, что бы Таяна не отдала любимому.
Сжимая нежный, хрупкий и такой желанный стан, княжич упивался медовым вкусом губ девушки. Прохлада шелковистой кожи под руками будоражила кровь, запах волос окутывал дурманом, и мужчина, подхваченный страстью, окончательно потерял рассудок. Как река по весне, насытившись талыми водами, ломает сковывавшую поток толщу льда, так и Евсей не мог устоять пред натиском жгучего чувства. В груди гулко стучало, каждым ударом крича о счастье, перед глазами бушевал всепоглощающий пожар, а душа, стремясь вырваться из груди, хотела заполнить восторгом всё вокруг. Губы Таяны пылко отвечали, ласковые руки охватили его плечи, и для Евсея не было ничего прекрасней и дороже её взволнованного вздоха.
Бренные человеческие тела вдруг стали невесомы, и земля, ускользнув из-под ног, исчезла в просторах мироздания. Звуки ночи слились в один чарующий напев, пылкое дыхание сбилось, руки жадно сплелись воедино, а сердца, сладко трепеща, растворились в древнем празднике шального Купалы.
Прекрасная ночь торжества жизни и света, воды и огня, любви и страсти триумфально охватила землю, увлекая пару в таинственный неизведанный мир. Мир, доступный лишь избранным и лишь по-настоящему счастливым. Тёплый шорох листвы нашёптывал безумные слова, свежесть трав стелилась райским ложем, а хрустальная вода в реке завистливо журчала, прислушиваясь к учащённому дыханию охваченных любовью людей.
Обессилев от чарующего танца страсти, Евсей, оторвавшись от девушки, не мог прийти в себя. Его сердце продолжало лихорадочно биться, а сладкий огонь, растекаясь по телу, оставлял на своём пути томительную истому. Доверчиво прижавшись к груди мужчины, Таяна неожиданно прошептала:
– Я так люблю тебя! Больше жизни…
Пылкое признание прозвучало настолько искренне и просто, что душа Евеся восторженно встрепенулась, и он, улыбнувшись, сжал девушку в объятиях. «Господи, за что мне такое везенье? – пронеслось в голове. – Такая чистая и светлая и только моя!» Заметив его горящий взгляд, Таяна тоже улыбнулась и, высвободившись из сильных мужских рук, присела, сняла с шеи оберег и, ничего не говоря, надела его на Левашова. Княжич удивлённо вскинул брови, и она пояснила:
– Этот оберег я могу отдать только суженному, – счастливо вздохнула Таяна. – Теперь же ты мой муж? – погладила она его по щеке.
В груди Левашова что-то болезненно шевельнулось. «Как же я мог забыть? – остро кольнуло сердце. – Разумеется, она только это и могла подумать», – запоздало осознал Евсей и, поднявшись, виновато опустил голову.
Пытаясь поймать его взгляд, Таяна настороженно спросила:
– Почему ты молчишь?
Девушка смотрела сияющими преданными глазами, и Левашову сделалось не по себе.
– Я не могу на тебе жениться, – выдавил он. – У меня есть невеста. Отец уже договорился о свадьбе.
Таяна в изумлении замерла:
– Как же так … – прошептала она и дрожащей рукой убрала с лица прядь волос. – А зачем тогда ты принял мой венок? – искреннее недоумевала девушка. – Зачем через костёр прыгал? Зачем цветок пошёл искать? – глаза Таяны наполнились слезами. – Зачем же ты был со мной? Я думала… ты любишь меня…
Сердце Евсея сдавило огненными клещами:
– Прости. На меня что-то нашло…
– Нашло… – словно эхо повторила она, и по её щекам покатились слёзы.
Мужчина молчал, грудь терзала вина и ещё что-то жгучее, чему он не мог дать объяснения. Судорожно закусив губу, Таяна некоторое время смотрела на него, а в её глазах читалось такое отчаянье и разочарование, что Левашову сделалось совсем плохо. Неожиданно подхватив одежду, она вскочила и бросилась в лес.
– Прощай! – рыдая, воскликнула Таяна и исчезла в зарослях.
– Постой! – собираясь остановить её, вскочил Евсей, но сделав пару шагов, замер.
«Что ты ей скажешь? – спросил голос внутри. – Что виноват? И это должно её успокоить?» Левашов тяжело выдохнул и, в отчаянье мотанув головой, зарычал, злясь сам на себя. Немного постояв, он быстро оделся и побрёл в сторону городища. В груди, мучая и терзая, копошился ворох чего-то грязного и ядовитого. Подбираясь к горлу, эта гадость мешала дышать и застилала глаза едким туманом.
«Как ты мог? – казнило его сердце. – Ты же знал, что она невинна! Как ты мог?! О чём ты думал, когда пошёл за ней? Что на тебя нашло?» – гневно вопрошало оно, и Евсей вновь и вновь вспоминал сначала безумно счастливые, а затем безмерно несчастные глаза Таяны.
