Принимая активное участие в политической и общественной жизни, люди могут контролировать происходящее.
Можно изжить политическую коррупцию, если к этому будут приложены достаточные усилия.
Обычные люди могут влиять на решения правительства.
Хотя тогда мне было уже под тридцать, я отреагировала на эти позиции как подросток: саркастически хмыкнула и произнесла: «Ага, щас!»
Затем я изучила несколько позиций, относящихся к экстернальности, то есть исследующие противоположные взгляды:
Миром правит горстка могущественных людей, и обычному человеку с этим ничего не поделать.
Получение хорошей работы определяется в основном удачным стечением обстоятельств.
Начальниками часто становятся те, кому повезло первыми оказаться в нужном месте.
«И действительно», – подумала я. Эти позиции звучали для меня куда более здраво, чем идеалистические декларации для измерения интернальности.
Но это было только лишь мое мнение. Я решила узнать, как на самом деле изменялись ответы на эти вопросы у студентов различных поколений. Вместе с Лицзин Чжан и Чарлзом Им мы нашли данные об ответах 18 310 студентов, заполнявших анкету в период с 1960-го по 2002 год.
Результаты продемонстрировали на удивление отчетливо выраженное изменение: все больше и больше студентов считали, что их жизнь контролируется внешними силами. Среднестатистический студент 2002 года был более убежден в контроле извне, чем 80 % студентов начала 1960-х годов. В период между 1960-м и 2000-м годами убежденность во внешнем контроле возросла на 50 %.
Обнаружив серьезные сдвиги у студентов, я заинтересовалась вопросом о том, покажут ли подобные результаты дети. Может быть, циничнее стали только подростки? Оказалось, что все надоело и детям: анкетирование, проводившееся среди 6554 детей в возрасте от 9 до 14 лет, показало, что в 2000-х годах дети стали в большей степени склонны считать, что не контролируют ситуацию. Масштаб изменений соответствовал тому, что наблюдалось у студентов: среднестатистический ребенок поколения селфи показывал большую экстернальность, чем 80 % его сверстников в 1970-х годах. Даже девятилетние детишки оказались на гребне волны всеобщей апатии и цинизма.
Особенно красноречиво выглядят вопросы детских тестов. Так, в тесте спрашивают:
Часто ли тебя ругают за то, что произошло не по твоей вине?
В большинстве случаев к тебе не очень прислушиваются при принятии семейных решений?
Тебе обычно кажется, что тебя наказали совершенно незаслуженно?
В наши дни стало больше тех, кто согласится с приведенными выше утверждениями, и это предполагает, что в случаях, когда что-то идет не так, дети будут возлагать вину за это на своих учителей или родителей. Так и слышу многомиллионный хор детских голосов: «При чем тут я?!»
Политика – тоска, конгресс – отстой, да и вообще – гори оно все синим пламенем
Я решила выяснить, что произойдет, если проанализировать все позиции, касающиеся жизненных целей, интереса к окружающим и гражданственности, из двух наиболее масштабных опросов, позволяющих исследовать эти данные в динамике. И мы с Китом Кэмпбеллом и Элизой Фримэн занялись анализом информации, содержащейся в общенациональных опросах старшеклассников и студентов, охватывающих 9 миллионов человек. Ни по одной из тридцати позиций, измеряющих гражданственность, показатели поколения селфи не превышали показателей молодых бэби-бумеров. По двадцати восьми из них показатели поколения селфи были ниже показателей поколения Х, которое считалось более оторванным от общественной жизни, и только по двум они были выше. Старшеклассники, миллениалы, были менее склонны «размышлять о социальных проблемах страны и мира», говорить о доверии к властям, «интересоваться делами государственной власти» и участвовать в политической жизни – например, «писать запросы официальным лицам».
Миллениалы из числа студентов были менее склонны утверждать, что для них важно «быть в курсе политической жизни», и менее склонны голосовать на студенческих выборах, хотя по сравнению с поколением X (но не бэби-бумерами) они показали несколько большую склонность обсуждать политические вопросы.
Анализируя более поздние данные, мы обнаружили, что в условиях экономического спада конца 2000-х годов некоторые из этих трендов изменились – так, увеличилось число молодых людей, размышляющих о социальных проблемах. Но ответы миллениалов по-прежнему свидетельствовали о том, что они меньше вовлечены в общественную жизнь по сравнению с бэби-бумерами. В 2010–2012 годах миллениалов, сказавших, что они «никогда» не думают о социальных проблемах, было в три раза больше, чем высказывавшихся так же бэби-бумеров в 1976–1978 годах. Если в 1966 году 60 % студентов-бэби-бумеров считали важным быть «в курсе политической жизни», то в 2012 году среди миллениалов их было 35 %.
В годы экономического спада гражданская активность продолжала падать и в других проявлениях, таких, например, как интерес к деятельности властей или запросы к официальным лицам.
Другое исследование, проводившееся среди рабочих, выявило, что, вопреки распространенному представлению, представители поколения селфи меньше заинтересованы в работе на социально ответственные компании, чем бэби-бумеры. «Наши надежды на то, что эта молодежь будет светочем экологической революции и социальной ответственности, не оправдались», – заключили Рина Раш и Бренда Коуски.
В своей книге социолог Кристиан Смит обобщил результаты своих широкомасштабных опросов и подробных интервью с молодыми совершеннолетними. Он выяснил, что лишь 4 % из них были вовлечены в общественную работу или политическую деятельность, и это несмотря на то, что его опросы проводились летом 2008 года, когда молодежь предположительно находилась на пике энтузиазма в отношении президентской кампании Барака Обамы. Подавляющее большинство молодых людей, то есть 69 %, сказали, что вообще не интересуются политикой. Двадцать семь процентов говорили о слабом интересе. Многие давали политике определение «тоска зеленая».
Слабый интерес тех немногих, которые о нем упоминали, обычно означал, что они смотрят новости по телевизору. На вопрос интервьюера «уделяете ли вы внимание событиям в мировой и национальной политике?» один молодой человек ответил коротким «нет». «А как бы вы определили собственную политическую позицию?» – «У меня ее нет». А одна девушка объяснила собственную апатию так: «У меня никак не получается тратить умственную энергию на то, что не происходит непосредственно со мной».
«Идея того, что нынешнее поколение молодежи стоит во главе движения к новой гражданственности и политической активности, – чистой воды фикция. То, что в эту идею вообще кто-то поверил, на самом деле говорит о том, на каком хлипком документальном фундаменте строится многое из того, что публикуется в СМИ, и насколько отдаленное отношение к реальной действительности может иметь даже авторитетная журналистика», – заключает Смит. А почему миллениалы именно такие? Смит обнаружил, что молодежь «крайне скептически относится к способности любого человека позитивно повлиять на окружающую действительность». Это то же, что обнаружили в результате своих исследований и мы: респонденты Смита считали, что не могут контролировать происходящее.
