Глава 7
Революция равноправия
7 марта 1965 года в городе Селма, штат Алабама, начался марш протеста, в котором принимали участие пятьсот человек. Протестующие, среди которых были и чернокожие, и белые, намеревались идти в столицу штата, город Монтгомери, чтобы потребовать там равных избирательных прав для негритянского населения.
Добрались они только до моста на окраине города. Там их встретила полиция, применившая слезоточивый газ и дубинки. Многие участники марша были избиты. Конные полицейские давили протестующих лошадьми. Полиция действовала настолько свирепо, что этот случай получил название «Кровавое воскресенье».
Вспоминая об этом событии сорок лет спустя, конгрессмен Джон Льюис отмечал, что в 1965 году все полицейские были белыми. А когда в 2005 году он и его единомышленники из Селмы устроили реконструкцию марша, то, по его словам, «среди полицейских были мужчины и женщины, белые, черные и испаноязычные. И когда мы подошли к мосту, они встретили нас аплодисментами».
То, что рассказывает Льюис, можно считать показательным по нескольким причинам. Во-первых, принципы движения за гражданские права теперь разделяет большинство американцев, и носителей этих идей принято чествовать, а не избивать до полусмерти. Кроме того, в наши дни в рядах полиции можно найти мужчин и женщин практически любой расы. Это же можно сказать и об инженерах, адвокатах, докторах и многих других профессиях, которые когда-то были почти без исключения занятиями белых мужчин (как и пост президента США). Страна, которая с трудом принимала закон об избирательном праве для черных в 1964 году, спустя всего 44 года избрала себе чернокожего президента и вновь переизбрала его в 2012 году.
Перемены для национальных меньшинств
Пример с маршем в Селма показывает, насколько радикальные изменения произошли в области расовых отношений в Соединенных Штатах. Расизм и даже сегрегация не изжиты полностью, но теперь это не системные и узаконенные явления, которыми они когда-то были. Чернокожая Моник, которой 21 год, отмечает, что ее бабушка ходила в школу «только для черных» и ей не разрешалось даже играть вместе с белыми детьми. Хотя Моник и говорит о том, что ей самой приходилось сталкиваться с проявлениями расизма, но считает бабушкин опыт «чем-то запредельным. Я просто не могу представить себе, как бы я справилась с тем, через что ей пришлось пройти». Открыто высказываемые расовые предрассудки стали такой редкостью, что для их выявления исследователям приходится использовать косвенные методы.
Принадлежать к расовому меньшинству в Соединенных Штатах значит совсем не то, что сорок или пятьдесят лет назад.
Количество представителей среднего класса среди национальных меньшинств возрастает. В 1970-х годах у большинства чернокожих отсутствовал аттестат об окончании средней школы; сейчас он есть у 90 %, а число чернокожих с университетскими дипломами выросло почти в четыре раза. По сравнению с 1980 годом доля испаноязычных выпускников высших учебных заведений увеличилась втрое. Такие тренды будут продолжаться, поскольку дети получивших высшее образование представителей расовых меньшинств унаследуют их амбиции и успешность.
Эти изменения окружают нас со всех сторон, от чернокожего ведущего теленовостей до американской актрисы мексиканского происхождения. Как и в других случаях, эти перемены состоялись примерно одновременно с появлением поколения X и в особенности поколения Y. Сериалы – от «Джефферсонов» и «Шоу Косби» до «Скорой помощи», «Анатомии страсти» и «Хора» – приучили миллениалов к этническому многообразию на телеэкране. На телевидении наших дней в роли адвоката, судьи или врача может появиться актер практически любой расовой принадлежности. Это не считается необычным – в большинстве случаев на это просто не обращают внимания.
Конечно, расизм все еще существует. В интервью для книги «Раннее взросление» 27-летний Чарлз вспоминает, что в детском спортивном лагере его обзывали «ниггером», а в подростковом возрасте дорожные полицейские останавливали его «за езду в черном виде». Чернокожим и испаноязычным соискателям работы все еще приходится отчаянно бороться против шаблонных представлений и дискриминации, а в областях заработной платы и профессионального образования присутствуют очень большие расовые несоответствия. Шестьдесят один процент чернокожих и тридцать шесть процентов испаноязычных молодых людей сообщили о том, что им было трудно найти средства, необходимые для получения высшего образования; в то же время об аналогичных проблемах сообщили лишь четыре процента белых, а американцы азиатского происхождения вообще не упоминали об этом. Эти цифры вполне понятны – в большинстве случаев чернокожие и испаноязычные молодые люди происходят из малообеспеченных семей. Несмотря на рост прослойки среднего класса, огромные массы представителей расовых меньшинств по-прежнему влачат жалкое существование.
Многие люди признаются в том, что им свойственно мыслить в рамках как минимум одного шаблонного представления о расовых различиях.
В мюзикле «Авеню Кью» есть даже одна песенка на эту тему – «Каждый – немного расист» («Хоть расистские шуточки и пошлы, / Но зато правдивы и смешны»). В своих шоу, которые в середине 2000-х пользовались огромным успехом у студенческой публики, чернокожий комик Дэйв Шапелл высказывался на эту тему не менее откровенно (и при этом уморительно смешно). Один из его скетчей представлял собой имитацию телевизионной викторины под названием «Я знаю про черных все». В ней задавались вопросы типа значения термина «дурпадкапот» (подсказка: это то же, что и «наркотики в багажнике») или причин пристрастия негров к сигаретам с ментолом (участник отвечает «я не знаю», на что Дэйв говорит: «Ответ правильный. Потому что никто не знает»). Но среди всех этих дурачеств присутствовал и социальный посыл. Когда на вопрос «Каким образом чернокожие могут протестовать?» последовал ответ белого участника «Прийти на выборы и проголосовать», Дэйв холодно ответил: «Это не так».
И тем не менее изменилось очень многое. Многие белые уже не могут найти себе работу и место жительства, где они были бы изолированы от встречи и взаимодействия с представителями других рас. Смешанными стали и районы, и рабочие пространства, и даже многие браки. В 2012 году восемьдесят семь процентов старшеклассников говорили о том, что имеют близких друзей другой расовой принадлежности, а в конце 1970-х таковых было всего 61 %. Число тех, кто говорил, что проводит «очень много» времени «в занятиях с представителями других рас» (имелось в виду общение, спорт и прочее), возросло более чем вдвое (47 % против 19 % в конце 1970-х). Количество тех, кто живет в районах компактного проживания какой-то одной расы, сократилось втрое (18 % в 2012 году, тогда как в конце 1970-х – 54 %). «Все мои друзья принадлежат к какой-то другой расе, – говорит 20-летняя Мария. – Я никогда не пренебрегала дружбой людей с другим цветом кожи. В нашем поколении принято лучше относиться к многообразию».
Что-то из этого объясняется демографией: к белому населению принадлежало всего 62 % американцев, родившихся в период между 1977 и 1994 годом (сравните с 75 % в поколении бэби-бумеров и 85 % в поколении Второй мировой).
