После маминого исчезновения, все годы, пока мы с папой жили вдвоем, я была в такой глубокой заморозке, что ничего не ощущала. Чтобы справиться с пустотой, я начала рисовать, по крайней мере, так говорит Вера. На моих рисунках у людей были головы вымерших миллионы лет назад рептилий – кронозавров, архонов, плезиозавров. Краски были серыми и черными, мир вокруг – безразлично-отстраненным. Когда она вернулась, мир снова обрел цвета, запахи. Доисторические чудовища исчезли, их заменили рыбки и теплое синее море. Но вместе с мамой ко мне вернулись чувства, которые смели, оглушили меня: обида, злость, любовь и многие другие, о которых я почти забыла за три года ее отсутствия. Они были как незнакомые слова из книжки: тоска, возмущение, гнев, смятение, счастье. Я металась между их изобилием, каждый день решая то обойтись без них, то дать им волю.
После нескольких сеансов, на которых мы пытались выяснить, что я чувствую по тому или иному поводу, Вера сделала для меня «таблицу эмоций». В ней было 158 пронумерованных пунктов: чувства в алфавитном порядке и их краткое описание мелким шрифтом. Приходилось подносить распечатанную копию близко к глазам, чтобы разобрать описание. Каждый раз, когда я испытывала непонятную мне эмоцию, я доставала листы и сверялась с таблицей. Но пока вчитывалась в мелкие буквы, забывала, что ощущала на самом деле. Это почти всегда происходило между «Д» – досадой и «З» – завистью. Таблица не помогала, только вызывала «Р» – раздражение.
– Но теперь ты хотя бы можешь точно определить, раздражение это или нет, – оптимистично говорила Вера.
Я немного посидела, разгоняя последние мелкие «С», «З» и «А». Потом собрала волосы в хвост, надела первое попавшееся платье, привычно взяла рюкзак с болтавшимися в нем бумагой и карандашами и вышла из дома. Бабулек и детей не было – в это время жители уходят на сиесту
[9]. По пустым улицам вышла к морю. Набережная в этом месте без спуска к воде, слишком опасны волны, слишком сильно они ударяются о камни, обрызгивая редких туристов. За горизонтом, в голубой дали били хвостами гигантские киты, рогатые корабли заходили в гавани, чтобы пополнить запасы пищи и воды. Я присела на парапет и смотрела на сплошной ряд домов, который прорезали щели-улицы. Достала бумагу и карандаши, закрыла глаза. Зазмеились черно-белые проходы между буханками хлеба, в них проплывали разноцветные рыбешки. Сверху – волнение воды и солнце.
Через несколько минут, очнувшись, я поняла, что забыла намазаться солнцезащитным кремом – плечи неприятно жгло, надеть шляпу я тоже забыла. Вернулась прежним путем домой.
Была уже половина второго. Я пригладила хвост, потом все-таки распустила волосы, поправила платье, взяла рюкзак и снова вышла на улицу.
Глава 3,
в которой Нина встречает друзей детства
Мой путь лежал на автобусную станцию, от которой ровно в два отправлялся автобус с надписью «Siracusa – Aeroporto di Catania Fontanarossa»
[10]. Через час мы въехали в пыльный промышленный пригород Катании и через несколько минут остановились перед входом в аэропорт.
Едва я успела войти и отыскать зал прилета, как из раздвижных дверей выбежали близнецы.
– Нинок! – завопила Настя так, что люди шарахнулись от нас в стороны. Близнецы подбежали и повисли на мне. Вернее, повисла Настя. Мельком взглянув на Ваню, я вспомнила поцелуй и разговор через звуконепроницаемое стекло и почувствовала «С» – стыд. Они оба выросли за год и стали выше меня на полголовы. Кроме этого, Ваня не изменился, а Настя похудела, сделала короткую стрижку и стала похожа на мальчика.
Мы каждый день болтали по скайпу и в чатах, но ни то, ни другое не передавало того, как Настя быстро двигается, как смотрит вокруг, чуть прищурясь и задирая подбородок. И как Ваня сутулится и потирает переносицу. Друзья, с которыми я ходила на один горшок в детском саду. Бледные, с веснушками, совершенно друг на друга не похожие. Я не могла им ничего сказать, только улыбалась, а где-то в животе и груди вертелись огромные «Сч» – счастье и «Ра» – радость.
– Ничего себе, ты в платье! – они рассматривали рисунок на ткани, задирая подол. Я безуспешно пыталась вырваться. Потом они потрогали мои волосы, которые теперь были по плечи и выгорели на солнце – стали из мышино-серых светло-русыми. За год (а раньше мы не разлучались больше чем на пару недель) я отвыкла, что мы друг друга постоянно трогали. Ощущения были необычными.
Мы выпили по капучино с круассаном (12,50 евро) и сели в автобус с надписью «Aeroporto di Catania Fontanarossa – Siracusa Centro». Мы проезжали мимо привычных мне пейзажей, но близнецы видели их впервые. Цветущие олеандры, трубы нефтеперерабатывающего завода, курящаяся дымком Этна, петляющее между гор скоростное шоссе, иногда переходящее в туннели, виноградники, домики с черепичными крышами. Они вертели головами и фотографировали все подряд, не слушая меня, что все это они увидят еще двести раз.
– Серьезно?! Уехали?! Вот это да! Вот это понимающие родители! – восклицала Настя и тут же отвлекалась: – А где тут тусоваться? А что вы едите? А что это за цветы?
Ваня улыбался и молчал, смотрел в окно. Он сидел позади нас, поэтому неловкость, возникшая в аэропорту, как-то затерлась, отложилась до приезда в Сиракузы. В Сиракузах я, стесняясь, повела их в Старый город, но Ортиджия привела их в восторг: даже до сих пор молчавший Ваня издал несколько охов и ахов. Мы вошли в нашу квартирку, где они восхитились старинным буфетом, продавленным диваном и душем без шторки.
– Складывайте вещи в мой шкаф, он почти пустой, – сказала я. Они поставили в него чемоданчики. Потом залипли, разглядывая соседей в открытом окне. Те, в свою очередь, разглядывали близнецов и возбужденно болтали. Я до сих пор не понимала итальянскую речь. Моих знаний хватало, чтобы читать вывески, ценники в магазинах и делать заказ в кафе.
Близнецы продолжали бродить по комнаткам кругами, все рассматривать и трогать. Я понимала их и пока оставила в покое. Когда мы приехали, мне тоже хотелось бесконечно все рассматривать и трогать. Конечно, я и раньше бывала в Италии. Но всегда это были туристические поездки, безликие стандартные отели. Настоящая Италия оказалась другой. Маленькие квартирки, гейзерные кофеварки, фигурки Богородицы в углублениях каменных стен, перед ними – выгоревшие или тлеющие свечи, засохшие букетики полевых цветов или фиалок, разморенные кошки, ленивые собаки у супермаркетов. Сицилия, в отличие от Питера, была теплой, близкой, очень живой. Теплота чувствовалась во всем, здесь апатия была невозможна, совершенно невообразима. Из узких улочек прорастали и тянулись к небу олеандры с ярко-красными цветами.
– Пойдем погуляем? – предложила я через полчаса, когда близнецы пошли по квартирке, как по музею, по третьему кругу. – Только надо переодеться, может подняться ветер.
Мы переоделись в джинсы и футболки и вышли на улицу. Солнце уже садилось. Прошлись по фешенебельному, «правильному» берегу острова и присели в скверике с гигантскими деревьями, где оглушительно клекотали невидимые в темноте птицы.
