Префронтальная кора, безусловно, важна, и я лично своей очень горжусь. Более того, есть все основания полагать, что именно эта часть мозга играет некоторую важную роль в том, что мы привыкли называть самоконтролем. Ученые установили, что чем больше искушение, тем больше активность в префронтальной коре человека, который пытается этому искушению сопротивляться.
Но если Юм прав, то подобная активность мозга не означает, как это принято считать, что разум победил искушение или успешно подавил чувства. Разум в этом случае не подавил одно чувство, а усилил другое, призывающее победить искушение. Да, эта шоколадка «Херши» выглядит очень вкусной, и сама мысль о ней так приятна… Но тут вы вспоминаете, как недавно читали в одной статье про высокий уровень сахара в крови, и вот уже мысль о кусочке шоколада оказывается пропитана чувством вины. И именно эта вина, а не ваши соображения, подавляет желание съесть шоколадку. Как говорил Юм, «разум никогда не сможет противостоять страсти в управлении волей»
[63]. Ничто «не может противостоять импульсу страсти или сдерживать его, кроме противоположного импульса»
[64].
С этой точки зрения префронтальная кора вовсе не является командным модулем, созданным эволюцией в ходе нашего долгого пути от животного к человеку, модулем, который взял наши чувства под контроль и вручил бразды правления разум у. Наоборот, здравый смысл, «обитающий» в префронтальной коре, сам подчиняется чувствам.
Система ценностей, встроенная в чувства, та самая концепция естественного отбора о хорошем и плохом, о том, к чему стремиться, а чего избегать, так или иначе остается превалирующей.
В результате естественного отбора нас притягивает пища с определенным вкусом и при этом мы хотим жить долго и не болеть. Борьба за контроль над собой, по крайней мере в данном конкретном случае, заключается в столкновении этих двух ценностей, а также чувств, связанных с ними. Если разум и принимает участие в их противостоянии, то только в качестве своеобразного «доверенного лица» этих ценностей. Желание прожить долгую и здоровую жизнь заставляет нас сосредоточиться на связи между потреблением сахара и долголетием. И именно это желание позволяет выводам из наших размышлений возобладать над стремлением съесть шоколадку. В этом смысле разум действительно остается «рабом страстей», как писал Юм, и подчиняется всеобъемлющей системе ценностей естественного отбора.
Чем больше мы узнаем о работе мозга, тем большим смыслом наполняется подход Юма. Нейробиолог из Гарварда Джошуа Грин описывает одну из областей префронтальной коры нашего головного мозга, так называемый дорсолатеральный ее участок, следующим образом: «Этот участок, отвечающий за абстрактное мышление, глубоко взаимосвязан с дофаминовой системой, ответственной за оценку объектов и поступков. С точки зрения нейробиологии и эволюции, наш разум является не самостоятельным логическим устройством, а скорее следующим этапом развития более примитивных систем, с помощью которых делали правильный выбор млекопитающие, прямым потомком своеобразных когнитивных „протезов“ для инициативных млекопитающих». Другими словами, как отмечает сам Грин
[65], Юм был прав.
Но префронтальная кора – не единственная часть мозга, чье значение мы долгие годы оценивали неверно. То же можно сказать и про лимбическую систему – отдел головного мозга, который традиционно связывают с эмоциями, и напрасно. Нейробиолог Луис Пессоа пишет: «„Эмоциональные“ участки мозга задействованы в когнитивных процессах, а „когнитивные“ – в эмоциональных»
[66]. В своем учебнике «Когнитивно-аффективный мозг» Пессоа, как и множество психологов до него, приводит метафору Платона о колеснице – но, в отличие от них, только для того, чтобы ее опровергнуть.
Чем на самом деле занят ваш внутренний судья?
Ничего удивительного, что идея Платона о рациональном вознице на колеснице так долго главенствовала. Ведь, когда вы принимаете решение, например, есть или не есть шоколадку, вам кажется, будто этим вопросом задается некое рациональное «я» – этакий судья, который выслушивает все «за» и «против», верно? С одной стороны, вы и так уже полноваты, да и заснуть будет трудно после шоколадки на ночь. С другой – если вы съедите шоколадку, то почувствуете прилив сил и работать станет легче. К тому же вы заслуживаете награды за то, как упорно поработали вчера! (А может, вам и вчера шоколадка помогла?)
Приняв во внимание все аргументы, вы, то есть судья, выносите вердикт. Например, как суровый судья, вы решаете, что никакого шоколада сегодня не получите. А в другой раз ваш внутренний судья ленится и решает, что сегодня вы, уж конечно, заслужили шоколадку. И суд откладывается. Или, вернее, суд переходит к новому «слушанию» – купив шоколадку, вы пытаетесь решить, ждать ли до дома или все-таки съесть ее сейчас.
В любом случае, судя по ощущениям, в какой-то моменты вы, ваше «я» принимает решение. И почему бы не описать его как рассмотрение дела вашим рациональным «я»? Однажды я задал этот вопрос Робу Курзбану. Он, как вы помните, один из психологов, придерживающихся мнения, что никакого «я» не существует. А потому я был уверен, что Курзбан сумеет описать процесс принятия решения о шоколадке, не ссылаясь на рациональное «я» в качестве судьи.
Так и вышло. Когда я спросил, почему нельзя сказать что-то вроде: «Я взвесил все „за“ и „против“ и решил не есть шоколадку», он ответил, что, строго говоря, правильнее будет выразиться иначе: «Определенные механизмы в моей голове устроены таким образом, что формируют тягу к высококалорийной пище, и у этих механизмов есть свои мотивы, убеждения и представления. В свою очередь другие механизмы в моей голове желают долголетия и здоровья, и у них есть определенные представления о шоколаде». В конечном итоге модули второго типа, так сказать, модули дальнего прицела, «препятствовали поведению, которому способствовали модули ближнего прицела». Другими словами, ни те ни другие модули не были «разумнее» – у них были разные цели, и в этот конкретный день одни оказались сильнее других.
Вы можете спросить: а что значит «сильнее»? Что ж, если Юм был прав, а результаты эксперимента с покупками справедливы, то все сводится к соревнованию между чувствами. Модули дальнего прицела могут создать чувство вины, когда вы тянетесь за шоколадкой; они же могут вызывать у вас чувство гордости из-за того, что вы устояли перед соблазном. С другой стороны, желание поесть шоколада вызвано модулем ближнего прицела. Но он может выбрать и более хитроумную тактику. Не он ли подбросил вам воспоминание о статье, посвященной пользе антиоксидантов в долгосрочной перспективе? Возможно, он предположил, что модулю дальнего прицела эта статья покажется интересной?
И тут мы подходим к интереснейшему вопросу: а зачем нашему сознанию тратить время на рассмотрение всех этих причин, то есть участвовать в «размышлении»? Если все сводится к соревнованию между модулями, желающими добиться своей цели, то почему это соревнование не происходит где-нибудь в подсознании, чтобы разум мог на досуге заняться чем-нибудь более конструктивным, например, обдумать проблему связи между душой и телом? Чтобы разобраться, надо вспомнить, что самосознание – та часть нашего разума, которая взаимодействует с миром, – работает нашим пиарщиком. Курзбан предполагает, что все эти дебаты проходят на уровне сознания, просто чтобы «вы могли дать правдоподобное объяснение, если вас вдруг спросят, почему вы сделали то или это». То есть, если вы выйдете из магазина со стограммовой шоколадкой в зубах и заметите, что какой-то прохожий уставился на вас во все глаза, вы сможете сказать: «Это чтобы как следует поработать сегодня». И тогда, скорее всего, этот прохожий останется о вас более высокого мнения, чем если бы вы ответили: «Я себя не контролирую, ясно?»
