Я хочу подчеркнуть, что это чисто гипотетическая ситуация – воображаемый компромисс между заботой о благополучии родных и чужих. Более стандартный и обнадеживающий ответ на вопрос о том, не ослабнет ли любовь, совершенно правдив: не волнуйтесь, ваши семейные отношения будут гармонично обогащаться по мере следования дхарме, даже если – а может, особенно если – вы будете идти по пути дхармы долго. Тем не менее я не хочу замалчивать важнейшую мысль о том, что с моральной точки зрения влияние ваших занятий медитацией на людей, которых вы уже любите, вовсе не обязательно будет единственной или даже основной проблемой.
Возникает второй нравственный вопрос: а вдруг медитация не перераспределит ваше сострадание, поделив его более справедливо между ближними и дальними, но вообще лишит вас этого чувства и сделает равнодушным к благополучию всего рода человеческого? В конце концов, если медитация может ослабить ненависть и обиду, не стоит ли опасаться, что она подействует таким же образом и на добрые чувства?
Такое возможно, хотя обычно и не происходит. Но «обычно не происходит» не значит «не бывает», и на этом стоит остановиться поподробнее. Дело в том, что, перестав видеть так много сущности за всем, что вас окружает, вы можете стать лучше, но вовсе не обязательно станете. Как и медитация в более широком смысле, эта практика может дать вам возможность не привязываться к происходящему и тем самым облегчить самоконтроль – но мир полон отвратительных людей, способных смотреть на ситуацию со стороны и контролировать себя. Более того, отстраненность и самоконтроль помогли некоторым из них стать еще хуже. Среди учителей медитации были великие мастера созерцания, сексуально эксплуатировавшие психологически уязвимых учеников – включая, например, практика с Манхэттена, прозванного прессой «дзен-хищник Верхнего Ист-Сайда»
[94]. Возможно, некоторые из них, «осознанно» созерцая в себе зарождающееся чувство вины, ослабили внутреннее сопротивление собственному недостойному поведению.
Такой двусторонний характер медитационного мастерства подчеркивает, как важно, чтобы буддистские практики дополнялись нравственным воспитанием. Безусловно, я не первый, кто это понял. Когда Будда описал путь к освобождению – Восьмеричный путь, о котором рассказывается в последней из Четырех благородных истин, – большое место в нем занимали нравственные заповеди. Учитель вовсе не утверждал, что достаточно медитировать изо всех сил, чтобы обрести просветление по всем параметрам.
Однако медитация остается важнейшей частью пути. Одна из причин заключается в том, что, как мы узнаем в главе пятнадцатой, озарения о природе бытия, которые дает медитация (включая и принятие пустоты), влекут за собой нравственные озарения, даже если связь между медитацией и нравственным самосовершенствованием далеко не всегда прямая. Другая причина – медитацию можно использовать для развития тех добродетелей, что противостоят нашим менее приятным чертам. Несмотря на все мои затруднения в попытках мысленно посылать себе и другим любовь-доброту, я не планирую сдаваться, да и всем остальным рекомендую попробовать.
Время веселиться
Но хватит проповедей. Давайте повеселимся, а? Ой, а вдруг у нас ничего не получится? Еще один вопрос о дхарме, который часто заботит адептов медитации, – не исчезнет ли со временем радость из их жизни. Вопрос этот прозвучал и в моем разговоре с Бхиккху Бодхи, американским буддистским монахом, известным в научных кругах благодаря переводам множества буддистских текстов на английский. Бхиккху Бодхи – потрясающе дружелюбный человек с бритой наголо головой. У него самая широкая улыбка из всех, какие мне доводилось видеть, и он не скупится ее использовать, особенно во время приступов смеха. Одна из моих дочерей, посмотрев мое с ним интервью, сказала: «Хочу, чтобы он был моим дядей».
Во время интервью я по привычке пытался из первых рук получить подтверждение своей теории о том, что видение «пустоты» – другими словами, невидение сущности – по большей части заключается в ослабевании чувства к окружающим объектам.
Я спросил:
– Когда мы привносим в восприятие толкование чего-либо и таким образом наделяем некий объект сущностью, это толкование включает в себя наши чувства по отношению к объекту. Например, мой враг – плохой человек, мой дом – теплое уютное место. Часть сущности, которую я приписываю всему вокруг, исходит из моих чувств, верно?
Бхиккху Бодхи ответил:
– Да, да, так и есть.
Тогда я заговорил о том, что, если всерьез стремиться к освобождению и пытаться избавиться от страстей, свойственных большинству из нас, то в какой-то момент сами по себе вещи перестанут «обладать сильной эмоциональной окраской, а отсутствие у них сущности может стать частью нашего восприятия».
С этим ему было уже не так просто согласиться. После долгой паузы Бхиккху сказал:
– Если понимать это слишком буквально, то можно решить, что главное в буддизме – стать совершенно безэмоциональной машиной, неспособной к переживаниям. – Тут на губах у него заиграла уже упомянутая мной неповторимая улыбка, и он засмеялся. – Моя мама говаривала: «По мне так нет никакой разницы, что просветленный буддист, что овощ. – Он снова захохотал и еще долго смеялся, а потом сказал, чем заканчивала свою тираду его матушка: – Ты для этого стал буддистским монахом, чтобы в овощ превратиться?»
Затем он вновь посерьезнел:
– С моей точки зрения и по моему опыту, чем дольше ты идешь путем буддизма, тем богаче становится твоя эмоциональная жизнь. Ты становишься более чувствительным, более счастливым и радостным; начинаешь реагировать на проявления окружающего мира более свободно, и они приносят тебе больше радости и восторга.
По-моем у, это логично. В конце концов, один из плюсов медитации осознанности в том и состоит, что, переживая чувства с ясностью и оглядкой, вместо того чтобы бездумно следовать за ними, мы можем выбирать, за чем идти. Скажем, за радостью, удовольствием и любовью. И такое выборочное взаимодействие с чувствами, ослабляющее их власть, может включать в себя и те чувства, которые формируют «невидимую сущность» – ту самую, которая мерещится нам в предметах, явлениях и людях.
Я решился еще немного развить тему чувств, беседуя с Бхиккху Бодхи:
– А свобода, о которой ты говоришь, происходит из того, что мы перестаем судить обо всем так эмоционально, правильно? Другими словами, перестав приписывать вещам ту или иную сущность, мы становимся более свободными.
Он кивнул:
– Именно так.
Глава 13
Ух ты, типа, все едино!
(Ну, почти…)
Об опыте медитаций приходится рассказывать с некоторой оглядкой. Ведь самый ценный опыт – тот, который самый необычный, вот только если вы заговорите о совсем уж необычных переживаниях, люди могут решить, что у вас не все дома. Надеюсь, то, о чем я хочу рассказать сейчас, находится где-то в золотой середине – то есть этот опыт достаточно странный, чтобы привлечь ваше внимание, но все-таки не настолько странный, чтобы приехали санитары.
