Но прежде, чем я расскажу о том, что увидел, хочу еще несколько слов посвятить том у, что был несправедлив к себе, считая, что плохо медитировал на том ретрите. Это была лишь часть привычного для меня поведения. Я всегда очень успешно убеждаю себя в том, что плохо себя вел, а после наказываю и иногда даже начинаю себя ненавидеть за случившееся. Окружающие много лет твердили мне, что я слишком строг к себе. Говорили что-нибудь вроде «не принимай все так близко к сердцу». Меня это всегда раздражало. Чувства говорили мне, что, если ты не прав, нужно наказывать себя за ошибки. Иначе снова и снова будешь их повторять! И, будем честны, разве это не одна из огромных мировых проблем: то, как много людей поступают плохо и совершенно не собираются себя за это наказывать?
С самого начала в учителях медитации меня немного напрягало то, как они часто настаивают на том, что ученикам не следует быть к себе слишком строгими. Получается, что все те люди, которых я встречал и которые говорили мне «не принимай все так близко к сердцу», следовали главному принципу буддистского учения, изложенному в древнейших текстах. Но это не так. Приведу цитату из проповеди Будды: «Монахи, истинное знание – предтеча вступления в благое состояние, и сопутствует ему стыд и страх совершить проступок»
[105]. Чтобы найти в современной Америке учителя медитации осознанности, который призывает учеников испытывать стыд, вам придется сильно потрудиться.
Но я отвлекся.
Опыт той ночи не был полноценной галлюцинацией. Оказавшись в этом непонятном пространстве, я не потерял связи с реальным миром. Я осознавал, что нахожусь в комнате для медитаций и что именно сильнейшая сосредоточенность поместила мой разум в это неизведанное место. Но где же оно находилось? Лишь какое-то время спустя я понял, что оказался в чертогах собственного разума: в том виде, в каком они этому разуму представляются.
Подсказка заключалась в том, что я «увидел» и, думаю, даже «услышал» определенную мысль, которая часто посещала меня после того, как я делал что-то глупое, неправильное или неумелое. Мысль звучала так: ты все испортил. На самом деле «все испортил» – это цензурная версия фразы, которую я обычно использовал и которой была выражена мысль, наблюдаемая мной в ту ночь. Так или иначе, главное заключалось в том, что я видел эту мысль в совершенно иной форме, чем прежде.
Если подумать, я вообще никогда не видел у этой мысли никакой формы. Но теперь она выглядела – в прямом смысле слова – так, как будто одна часть моего разума говорила с другой. Как будто послание, переходя от одной части к другой, даже оставляло за собой след, подобный стрелке на диаграмме, указывающий направление коммуникации. Я наблюдал за внутренней беседой, за тем, как сообщение ушло от отправителя к получателю, словно со стороны; пусть я и думал о получателе как о самом себе.
Практически невозможно передать словами силу этого опыта и ауру значимости, которой он сопровождался. Я чувствовал себя так, словно оказался во внутреннем святилище, где срывались покровы с глубочайших истин. Не знаю, какая часть ощущения, словно я переживаю откровение, произрастала из почти наркотического удовольствия, наполнявшего меня все больше и больше. Но я уверен, что блаженство действительно может влиять на него. В любом случае нейрохимическая активность части мозга, отвечающей за ощущение истинности наблюдаемого, у меня в ту ночь была на высоте.
И что за истину я видел? В тот момент я впервые в жизни ощутил, что моя привычная мысль, «ты все испортил», похоже, исходила вовсе не от меня. Просто какой-то парень в моей голове ее твердил. И было неясно, стоит ли обращать на него внимание. Да и кто он вообще такой, черт побери?
Сегодня, более, чем через десять лет, в течение которых я очень много размышлял и даже написал эту книгу, мой ответ, скорее всего, звучал бы так: «Он был всего лишь одним из модулей моего сознания». Но в то время я думал менее академическими выражениями и извлек из происходящего следующий урок: я могу отойти от своего внутреннего критика подальше, а то и послать подальше его самого. Как бы я ни сопротивлялся призывам прекратить самобичевание, перспектива жизни без этого насилия над собой вдруг стала куда более привлекательной. Я не то чтобы люблю поплакать, но тогда я заплакал. Я попытался сделать это тихо, но в итоге просто разрыдался.
Слезы потекли незадолго до того, как блаженство сменилось радостным возбуждением. Я помню, как трудно мне было после окончания сессии, когда все молча выходили из комнаты, удержаться от того, чтобы подойти к кому-нибудь из них и поделиться случившимся. И дело было не только в отказе от ненависти к себе: я чувствовал себя так, словно множество явлений, сопровождающихся обычно болью и сложностями, теперь будет перенести гораздо легче. Я достиг высокого духовного уровня и нашел в медитации технику, которая вновь и вновь позволит мне на него подниматься. Сложно воспроизвести тот опыт, но я думаю, именно это чувство было скрыто в моих слезах. Что я знаю точно, так это то, что частично слезы являлись слезами благодарности и что ощущение освобождения, накрывшее меня, было чрезвычайно сильным.
И жил я после долго и счастливо.
На самом деле нет. Другая строчка из той же песни, сразу после «как будто в первый раз» звучит так: «Как никогда не будет больше». Так и случилось – больше ни разу у меня не было настолько сильного медитационного переживания. Моя вера в то, что я смогу вновь и вновь подниматься на достигнутый тем вечером уровень и на нем планировать свое собственное духовное возрождение, оказалась чрезвычайно наивной. Так же как и вера в то, что приступы самобичевания навсегда останутся в прошлом; хотя надо признать, что их частота и сила вроде бы уменьшились.
Я не говорю, что больше никогда не ощущал блаженства во время медитации. Бывали случаи на ретрите, когда я мог четко контролировать поток блаженства, входящий в мое существо, словно открывая кран. А если мне нужна была минута-другая, чтобы перевести дух, то я снова его закрывал. И уж точно я не говорю, что мой опыт тем летним вечером в Барре, штат Массачусетс, не изменил мою жизнь. Я лишь говорю, что в этой книге нет того, что обычно есть в подобных книгах: рассказа о том, как единственный глубокий опыт кардинально изменил всю его жизнь.
Ясность начинается дома
Возникает вопрос – почему же я тогда продолжаю медитировать? Зачем я трачу от тридцати до пятидесяти минут своего личного времени каждый день на занятие, которое, похоже, в ближайшее время не приблизит меня к просветлению? Причин несколько. Начну с самых простых.
1. Моменты истины. Представьте себе, что холодильник издает классическое, только холодильникам свойственное гудение. Звучит монотонно, верно? Вообще-то нет. Когда я медитирую по утрам, а настольный холодильник начинает гудеть в тот момент, когда мой разум уже достаточно очищен, чтобы обратить на это внимание, я понимаю, что само это гудение состоит из по меньшей мере трех разных звуков. Причем интенсивность и структура каждого со временем меняется. Это – та истина об окружающем мире, которая обычно скрыта от нас, но проявляется, когда мы выполняем простейшие упражнения по осознанности. И эта истина объективна. Проверьте с помощью аппаратуры, улавливающей колебания звука: мы увидим на графике три разные линии, по одной на каждый звук.
