И смех, и грех: ничто так сильно не вызывает во мне племенную враждебность, как люди, которые поддерживают политику, на мой взгляд, исповедующую племенную враждебность. Например, я считаю, что большинство американских военных операций в последние годы были ошибочными и явились примером чрезмерно сильной реакции на угрозы. Люди, которые поддерживают эти решения, страшно меня бесят. И я хочу, чтобы они продолжали бесить меня. Не хотелось бы мне так долго идти к нирване, чтобы в конечном итоге лишиться своего боевого духа. Если полное просветление означает, что ты перестаешь выносить ценностные суждения и настаивать на переменах, значит, это не для меня[30]. Но поверьте мне на слово: по крайней мере мне такая степень просветления точно не грозит. Вопрос заключается в том, смогу ли я пройти по этому пути достаточно далеко для того, чтобы вести свою идеологическую борьбу с подобными людьми со всей мудростью, а значит, смотреть на них более объективно и в определенном смысле более великодушно, чем я привык. Ответ следующий: я думаю, что медитация как минимум помогла мне приблизиться к достижению этой цели. Но это все еще тяжело. Когда я призываю людей к Метакогнитивной Революции путем преодоления собственных предубеждений, поддерживающих трайбализм, я не могу привести себя в качестве одного из самых убедительных примеров для подражания.
Еще я не утверждаю, что у меня есть пошаговый план революции. Я говорю более абстрактно: было бы по меньшей мере трагично после миллиардов лет напряженных усилий со стороны органической жизни, усилий, которые привели нас к моменту возможного создания глобального разумного сообщества, позволить искажениям восприятия, заложенным в нас природой, все испортить. Еще более трагичным подобный исход был бы в свете того, что наукой уже подтверждено существование таких искажений, и у нас есть способы их исправления, включая медитативную практику и не только ее.
Вот к чему я веду: в нас есть все средства для того, чтобы спасти планету.
К слову о спасении
Так вот, о спасении. В своих догадках о том, почему я плакал на медитационном ретрите, я не упоминал одну, возможно, важную вещь: меня воспитывали в религиозной традиции южного баптизма. В подростковом возрасте я стал отдаляться от церкви; началось это после того, как я сопоставил взгляды на происхождение человека, отраженные в теории естественного отбора и в Книге Бытия. Я никогда не испытывал отчаянного желания заменить чем-то мою христианскую веру, но, подозреваю, ее потеря оставила внутри меня некий вакуум, который, возможно, и стал причиной интереса к разного рода духовным вопросам. Той летней ночью в Барре я, возможно, не просто ощутил себя так, словно поднялся на вершину горы. Возможно, я карабкался на эту вершину с юности, с тех пор, как оставил свое родное духовное племя. В любом случае не будет преувеличением сказать, что в ту ночь я испытал чувство спасения, возможно, столь же мощное, как чувство, побудившее меня в девять или десять лет выйти к церковному алтарю и принять Иисуса Христа как своего спасителя.
Мой уход из христианства не был столь горьким, каким мог бы. Я никогда не чувствовал, чтобы вера нанесла мне какой-либо вред. Если подумать, то взросление «под присмотром» бдительного и строгого Господа, возможно, может объяснить мое острое и порой болезненное внимание к собственным недостаткам. Возможно, некое остаточное ощущение греховности привело меня к том у, чтобы начать исследовать буддистскую медитацию. Может быть, именно в нем кроется причина ощущения спасения той летней ночью. Это было бы разумным объяснением: и буддизм, и христианство исповедуют, что при рождении мы наследуем своего рода нравственное заблуждение, избавление от которого входит в обязательные условия дальнейшей игры.
Так или иначе, я никогда не считал годы, прожитые в христианской вере, потраченными на грубое и авторитарное промывание мозгов. Я все еще люблю баптистские псалмы, особенно «Таков, как есть», который часто исполняют в конце службы, приглашая к причастию. Посыл этой песни очень прост: даже если ты далек от совершенства, ты все равно заслуживаешь спасения.
Мое самое живое воспоминание о воскресной школе очень хорошее: как мы поем «Иисус всех детишек любит, красных и желтых, черных и белых, все они в его глазах прелестны, Иисус всех детишек любит». Может быть, я очень избирательно помню христианские постулаты, но переход от Иисуса к Будде в чем-то кажется мне достаточно естественным. «Общество медитации прозрения», где мой разум впервые предстал передо мной той летней ночью, только усилило ощущение преемственности.
Перед тем как здание из красного кирпича, в котором «Общество» располагается сегодня, приобрели Голдстейн, Зальцберг и Корнфилд, в нем был новициат – школа католических священников. По обе стороны коридора, ведущего от гардероба к комнате медитаций, есть витражи с изображениями Иисуса: на одном Тайная Вечеря, а на другом Христос сосредоточенно молится, скорее всего, незадолго до распятия. Каждый раз, когда я иду в комнату для медитаций, а я делал это уже тысячу раз, то смотрю на эти изображения Иисуса. Они практически всегда воодушевляют меня. Что неудивительно, ведь Иисус говорил о том, что наше восприятие мира искажено и что нам следует сначала самим научиться видеть ясно, а затем уже жаловаться на других людей. «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?»
[106]. Аминь.
Я не называю себя буддистом, потому что в традиционном буддизме множество граней – как веры, так и окружающих ее ритуалов, – которые я не воспринимаю. Я не верю в реинкарнацию или карму, я не преклоняюсь перед статуей Будды, входя в комнату для медитаций, и уж тем более не молюсь ему или любым другим буддистским божествам. Назвать себя буддистом, мне кажется, было бы в моих обстоятельствах неуважением по отношению к множеству буддистов в Азии и по всему миру, которые унаследовали и поддерживают богатые и красивые религиозные традиции.
Однако, с учетом моей личной истории, все же будет справедливым спросить, является ли моя собственная приверженность медитации с учетом философского подтекста своего рода религией? Является ли буддизм для меня тем, чем для моих родителей было христианство, пусть я и оставил в стороне его сверхъестественные постулаты, да и весьма избирательно принял натуралистические?
«Светский» буддизм: религия или нет?
Ответить на этот вопрос мы могли бы попросить человека вроде Уильяма Джеймса, который более чем сто лет назад в книге «Многообразие религиозного опыта» попытался найти общие точки во всех видах религиозного опыта, будь то западные или восточные практики. Джеймс утверждал, что в самом широком смысле религию можно воспринимать как «веру в существование невидимого порядка вещей и в то, что наше высшее благо состоит в гармоническом приспособлении к нему нашего существа»
[107].
Даже натуралистический, «светский» буддизм, на мой взгляд, несет в себе некий «невидимый порядок». По мере просветления обнаруживается, что в основе, казалось бы, разрозненной реальности лежит преемственность и целая сеть взаимосвязей. Кто-то называет такое положение дел пустотой, кто-то – единством, но все согласны, что в итоге реальность выглядит куда более связной, чем до того, как они смогли увидеть полную картину.
