И то, что Джеймс назвал нашим «высшим благом», действительно берет свое начало в гармоничном приспособлении к обычно невидимому порядку, независимо от того, в чем, на ваш взгляд, заключается высшее благо: в счастье или в нравственности. Конечно, это следование порядку, подстройка самих себя под него означает, что мы начинаем ставить себя не так высоко относительно остального мира – по крайней мере ниже, чем прежде. Действительно, частью этого «невидимого порядка» является размытость собственных границ и определенное растворение личности, ведь мы начинаем иначе воспринимать преемственность того, что внутри нас, и того, что снаружи.
Есть в буддистском учении и другой тип невидимого порядка. Помните, один из основных постулатов буддизма заключается в том, что видеть метафизическую истину – видеть, как все обстоит на самом деле, снаружи и внутри, а значит, видеть преемственность между двумя этими областями, – в определенном смысле означает видеть нравственную истину и равенство нашего благополучия и благополучия других. Другими словами, существует своего рода структурная параллель между метафизической и нравственной истинами. И это – тоже определенный порядок, который остается невидимым для нас, пока мы не совершаем практики, через которые он проявляется.
Нам не стоит воспринимать такой невидимый порядок как должное. Представьте себе Вселенную, в которой нет такой параллели: Вселенную, где видение метафизической истины никак не влияет на ваше отношение к окружающим или даже подталкивает вас к том у, чтобы относиться к ним хуже. Но по буддизму – даже по западной, более светской его версии, которая обычно считается недостаточно религиозной, – мы живем во Вселенной, где метафизическая истина помогает видеть нравственную истину. Это единство лежит в основе просветления.
Но не стоит забывать и о нашем собственном благополучии. Счастье – уничтожение или хотя бы уменьшение страданий, неудовлетворенности, дуккха – часто совпадает с видением метафизической истины и соответствующим ему восприятием истины нравственной. Вот вам третья параллель в нашей Вселенной, которой могло бы и не быть.
Только подумайте, как было бы здорово, если бы мир был устроен столь замечательным образом: путь, на который вы встаете, чтобы освободиться от страданий, позволяет вам, при определенном усердии, не только обрести счастье, но и ясно увидеть как метафизическую, так и нравственную истину. А буддисты утверждают, что именно так мир и устроен, и тому есть существенные доказательства.
В буддистском учении подобная тройная параллель – метафизической истины, нравственной истины и счастья – воплощается в весьма содержательном слове, лежащем в основе всех буддистских практик: дхарма. Чаще всего дхарма переводится как «учение Будды». В общем-то, это верно, однако само слово также обозначает ключевые истины, проповедуемые буддистским учением. Таким образом, дхарма – это реальность, лежащая за пределами наших заблуждений и, если уж на то пошло, то, из этих заблуждений рождаются наши страдания, – и то, как все это вместе влияет на наше поведение. Другими словами, дхарма одновременно вмещает в себя истину о том, как устроен этот мир, и истину о том, как вести себя в свете такого мироустройства. Описание и предписание. Истина и путь к ней.
И поскольку Будда предписывает не только освобождение от страданий, но и правильное поведение, у слова «дхарма» есть и особое нравственное толкование. Действительно, дхарму можно воспринимать и как некий естественный закон, который соблюдается Вселенной, и как нравственный, который мы сами стремимся соблюдать.
Само использование одного и того же слова для обозначения всего этого является свидетельством порядка, который по буддизму обычно скрыт от нас, но может стать более явным, если мы, как сказал бы Джеймс, попытаемся к нему приспособиться.
Звучит слишком абстрактно и философски, да? Что ж, попробую выразить все вышесказанное более приземленно, как ответ на распространенный вопрос о том, сделает ли медитация вас счастливее и если сделает, то насколько. В моем случае – а я, как вы помните, тот еще фрукт – ответ однозначно «да», медитация сделала меня немного счастливее. И это (счастье, особенно мое собственно е) хорошо. В то же время чаще всего, доказывая людям, что им стоит начать медитировать, я говорю не о количестве, а о качестве счастья. Мое сегодняшнее счастье включает в себя более истинное восприятие мира, чем то, что я считал счастьем прежде. И преумножение счастья, в основе которого лежит истина, на мой взгляд, куда лучше, чем счастье иллюзорное. Не только потом у, что все, основанное на истине, как-то надежнее, но и потому, что, действуя в соответствии с этой истиной, я смогу сделать счастливее еще и окружающих меня людей.
Вот почему с моей точки зрения любое преумножение счастья, вызванное медитацией осознанности, стоит того, чтобы идти к нему: потому что это преумножение истинного счастья. Это счастье основывается на ясности: на более четком видении мира, других людей, самого себя и на приближении к нравственной истине. Это удачное сочетание счастья, истины и благостности, вместе составляющих дхарму, позволяет даже натуралистическому буддизму вписываться в концепцию религии по Уильяму Джеймсу.
И если окажется, что в этом сочетании есть еще один элемент, а именно – если люди станут больше думать о дхарме и это поможет спасти планету, – что ж, тоже неплохо.
Истина и красота
Однажды в середине декабря 2012 года на медитационном ретрите я занимался медитацией при ходьбе, идя по улице. В какой-то момент я посмотрел на горизонт и заметил, что солнце село. По небу растеклись розовые и фиолетовые отблески, обрамленные голыми ветвями деревьев. Я и так был уже несколько подавлен, потому что обдумывал какую-то личную проблему, и тогда ощутил прилив меланхолии, как это часто бывает со мной в зимние сумерки. А потом – поскольку я был на ретрите и провел уже много времени, наблюдая за своими ежедневными чувствами, – я сразу же практически рефлекторно стал рассматривать охватившее меня ощущение. И чувство меланхолии потеряло власть надо мной. Оно не исчезло мгновенно, но стало напоминать некие физические волны, не плохие и не хорошие, проходящие сквозь мое тело.
Как только меланхолия перестала влиять на меня, я увидел линию горизонта совершенно иначе: вид стал очень красивым. Превратился из отражения грусти в источник удовольствия и восхищения.
Подобная красота – и вся та красота, которую я стал воспринимать более глубоко в результате медитации, – нечто, не совсем мне понятное. В том плане, что, если медитация дает нам возможность дистанцироваться от своих чувств и уменьшить их влияние на наше поведение, разве это не должно в равной степени относиться к приятным и неприятным чувствам? Разве мы не должны оставаться более-менее спокойными, то есть не чувствовать практически ничего? На самом деле есть ощущение, что работает все несколько иначе – некоторые чувства, напротив, усиливаются. В первую очередь ощущение красоты.
Порой я думаю, что возросшая чувствительность к красоте является причиной того, что пустота в буддистском смысле начинает забавным образом влиять на нашу нравственность. Когда мы перестаем видеть в людях скрытую сущность, когда наше восприятие окружающих освобождается от суждений о том, плохие они или хорошие, мы, по идее, должны испытывать к ним меньше чувств, включая и сострадание. Но если мы привыкаем считать, что все вокруг, включая людей, прекрасно, то постепенно этот настрой может переродиться в заботу об их благополучии. По крайней мере так гласит одна из теорий о том, почему медитация повышает склонность к состраданию.
