– Миссис Фостер хоть отчасти раскрыла вам содержание своего завещания?
Впервые за время разговора Брюс, похоже, почувствовал себя неуютно. Он обратил безразличный взгляд своих голубых глаз на Аллейна и пробормотал, мол, миссис Фостер упомянула, что он «не забыт».
– Я дал ей понять, что не намер-рен пр-родолжать эту тему.
После небольшой паузы он добавил, что Аллейн может счесть его ответ невежливым, но он не хотел, чтобы она подумала, будто Брюс ожидает от нее чего-то в этом смысле. Речь его становилась бессвязной, он начал шаркать ботинками и наконец выпалил:
– По мне, тах это было не слишком спрраведливо с ие стороны.
– Вы сказали это миссис Фостер?
– Да.
– И как она это восприняла?
– Р-рассмеялась и схазала, что я не имею пр-рава быть таким щепетильным.
– И это все?
– Ну-у, ага. Я пер-редал эту штуку миссис Джим из р-рук в р-руки и не с’бир-рался больше ничего обсуждать, потом она схазала мне, что положила ее в стол.
– Конверт был запечатан?
– В буквальном смысле слова – нет, пр-росто облизнут и заклеен. Хозяйка вааще не с’бир-ралась его заклеивать, но я сказал, что пр-редпочел бы, чтобы она это сделала. – Он помолчал несколько секунд. – Не то чтобы я был пр-ротив получить небольшое наследство – не чудно́ огр-ромный кус, заметьте, а что-нибудь скр-ромное. Мне бы понр-равилось. Я бы отложил это на чер-рный день и всегда всп’минал бы да-р-р-ителя с благодар-рн’стью. Но мне ни к чему участвовать в р-разбир-рательствах.
– Хорошо вас понимаю, – сказал Аллейн. – Кстати, миссис Фостер не просила вас купить для нее бланк?
– Б-бланх? Какой б-бланх, сэр?
– Бланк завещания. В канцелярском магазине.
– Не-не. Ничего такого.
– И раз уж мы заговорили об этом, она вас просила ей что-нибудь привозить, когда вы ее навещали?
Оказалось, что время от времени он что-нибудь доставлял из Квинтерн-плейса в «Ренклод», в основном вещи из ее туалетного столика. Она составляла список, он передавал его миссис Джим. Иногда это, кажется, было что-то из одежды. Миссис Джим складывала все в маленький чемоданчик, чтобы не смущать его видом предметов, которые мужчине показывать не подобает. Миссис Фостер вынимала эти вещи и заполняла чемоданчик тем, что предназначалось для стирки. Аллейн понял, что внешняя благопристойность соблюдалась строжайшим образом. Если садовник присутствовал при этой операции, он отворачивался и отходил к окну, все равно испытывая при этом неловкость, как признался Брюс, чопорно поджав губы.
Из этих воспоминаний вырисовывалась картина довольно близких взаимоотношений, приятных, как можно было подумать, для обеих сторон. Они строили планы, обменивались нравоучительными сентенциями. Вероятно, эмоционально рассуждали на тему «куда катится мир», изучали каталоги питомников, прогуливались по розарию и теплицам. Во время разговора с Аллейном Брюс хранил вид сдержанной снисходительности, время от времени позволяя себе между делом сослаться на подобные ритуалы, и все же создавалось впечатление – как и при общении с миссис Джим, – что он к кому-то или к чему-то прислушивается.
У него за спиной, в боковой стене, виднелась обветшалая закрытая дверь, которая, очевидно, вела в главные конюшни. Аллейн заметил, что между досками имеются щели и что от двери в рыхлой земле и на сохранившейся части пола остался полукруглый след.
Он сделал вид, что собирается уходить, но в последний момент, взглянув на заготовки, сделанные Брюсом, спросил, предназначены ли они для будущей грибной плантации. Тот ответил утвердительно.
– Это было ие последнее р-распоряжение. И я хочу его выполнить.
Он немного посвятил Аллейна в технологию культивирования грибов и спросил как бы невзначай, все ли это, что тот хотел узнать, а потом, взявшись за лопату с длинной ручкой, добавил, что ему надо возвращаться к работе.
– Да, еще одно, – сказал Аллейн, – чуть не забыл. Вы ведь были в «Ренклоде» в день ее смерти, не так ли?
– Да, был. Но с ней не виделся, – ответил садовник и описал, как ждал в холле со своими лилиями и как Прунелла – «красуля», как он назвал ее на шотландский манер, – спустилась и сказала ему, что ее мать очень устала и не сможет больше никого принять. Тогда он оставил лилии у женщины-администратора, которая обещала о них позаботиться. После чего вернулся домой на автобусе.
– С мистером Клодом Картером? – спросил Аллейн.
Брюс замер. Рука, державшая лопату, сжалась. Он пристально посмотрел на Аллейна, хотел было что-то сказать, но передумал. Аллейн ждал.
– Я пр-росто не знал, – вымолвил он наконец, – что вы уже говор-рили с этим жентльменом.
– А я и не говорил. Мисс Престон упомянула, что он приехал в «Ренклод» вместе с вами.
Садовник обдумал услышанное и сказал:
– Пр-риехал – да, но со мной он не уехал. – Брюс повысил голос: – Я хотел бы, чтоб меня пр-равильно поняли: у меня нет нихахих личных отношений с этим жентльменом. – А потом очень тихо, с чувством глубокого презрения добавил: – Он сам ко мне пр-рицепился. Стар-рался вытянуть из меня инфор-рмацию о ее окр-ружении. Это было непр-ристойно, и я потвор-рствовать этому не мог. – Он едва заметно повернул голову к закрытой двери и почти прокричал: – И это все, что я могу сказать по этому поводу.
– Вы мне очень помогли. Не буду вас больше донимать. Благодарю за сотрудничество.
– В благодар-рности нет нужды. Я – захонопослушный ч’ловек и ничего не утаиваю, – ответил Брюс. – Хор-рошего дня, сэр-р.
– Прелестный дом, – сказал Аллейн. – Меня интересует георгианская жилищная архитектура. Не возражаете, если я тут осмотрюсь?
Не ожидая ответа, он прошел между Брюсом и закрытой дверью, распахнул ее и оказался лицом к лицу с Клодом Картером.
– О, привет, – сказал Клод, – мне показалось, что я слышу голоса.
Глава 4
Рутина
В пустой комнате стоял крысиный дух, к которому примешивался едва ощутимый запах давно уже не хранившегося здесь корма для скота. В одном углу виднелся полуразвалившийся очаг, в другом – груда каких-то предметов, казалось, пролежавших здесь лет сто: пустые консервные банки, сгнивший мешок, из которого просыпалось немного цемента, проржавевший мастерок без ручки, куча пакетов из-под удобрений. Единственное окно было закрыто. Фигура Клода вырисовывалась смутно.
– Я искал Брюса, – сказал он. – Садовника. Боюсь, я не знаю…
Он говорил с интонацией почти обвиняющей, почти спокойно, почти так, как подобает говорить хозяйскому сыну. Аллейн подумал, что лишь тон его голоса был немного выше естественного, а в целом речь звучала натурально. Для человека, пойманного за подслушиванием, Клод держался с большим апломбом.
Аллейн закрыл за собой дверь. Брюс Гарденер, который уже снова орудовал своей длинной лопатой, даже головы не поднял.
