– Я здесь! Дождись меня, malparido!
Убийца обернулся через плечо.
Бамбуковая роща, молчал я. Храм Вакаикуса. Хижина безликих, рисующих друг другу лица. Что бы мы с вами ни думали про Камбуна, он не убивал мужчину-каонай возле хижины. Правда, сенсей? Его убили вы. Циновок вам показалось мало. Поединок близился, ваше знаменитое спокойствие дало трещину. Вы хотели опробовать меч на живом человеке. Опыт важней всего, вам не хватало этого опыта.
Вы не прятали лицо, нет. Зачем? От кого?!
Мигеру узнал вас. И солгал мне, сперва ответив, что убийца замотал лицо тряпкой, а потом сознавшись, что у хижины был Камбун. Он солгал дважды. Он знал, как я отношусь к вам, сенсей. Он не хотел, чтобы между нами пробежала кошка. Даже если это такая жалкая шелудивая кошка, как убийство презренного каонай.
Он так и не признался мне, что видел вас. Он скрывает это до сих пор. Наверное, я мог бы заставить его сказать правду. Но я не хочу этого делать.
Он солгал вам, молчал Ясухиро в ответ. Солгал дважды. Скрывает, молчит по сей день. Он не назвал мое имя, сказал, что это был Камбун. Рэйден-сан, с чего вы тогда решили, что у хижины был я? В чем причина вашего озарения? Во время вашего второго визита ко мне я спросил у вас, опознал ли ваш слуга убийцу возле хижины. Я сделал это с излишней горячностью? Был чрезмерно настойчив? Не этим ли я выдал себя?!
Не этим, сенсей, промолчал я. Вовсе не этим.
Убийство в барачном дворе. Вот причина.
Она лежала ничком – женщина, которую настоятель Иссэн звал Ни. На снегу, залитом кровью. В накидке из грубой пеньковой холстины. Только тело, одно тело без головы.
Голова откатилась в сторону, легла на правую щеку.
Кандидаты толпились поодаль, у дверей барака. Обычные люди галдят, когда толпятся, эти же стояли молча. «Если голова не была отрублена полностью, убийца скорее всего поскользнулся.»
Этой ночью убийца стоял на ногах крепко.
Убийство?
Нет, сенсей. Это было самоубийство.
Квадратный двор. Белый снег.
Скоро рассвет.
Женщина сидит на снегу. То, что у нее вместо лица, дышит спокойствием принятого решения. Балахон спущен с плеч, женщина обнажена до пояса. В руке – нож.
Вокруг стоят слуги дознавателей и кандидаты в слуги.
Безликие. Каонай.
Самурай в прошлой жизни, несчастная Ни покончила с собой, сделав это единственно достойным образом. Муж зарублен, потерян навсегда. Ребенок вырастет монахом при храме. Сколь ни велика доброта настоятеля Иссэна, видеться им не разрешат. Все разрушено, погребено под руинами, стало прахом. Слезы смыли нарисованное лицо. Зачем длить свое ничтожное существование? Что вы молчите, сенсей? Да, слышу. После смерти безликих ждет преисподняя.
Страшен ли ад, если живешь в аду?
Мигеру признался во всем, что касалось сэппуку этой женщины, ничего не утаил. Все слуги дознавателей знали о решении безликой Ни. Все кандидаты знали. Ни словом они не обмолвились своим господам. Никому в городе. Я не знаю, как об этом прознали вы, сенсей, не знаю и не стану спрашивать. Вы не ответите, да это и не важно.
Женщина вонзает нож себе в живот.
У женщин есть право перерезать себе горло или пронзить ножом сердце. Их не осудят за эту слабость. Ранения живота ужасны и болезненны. Не всякий мужчина способен продемонстрировать стойкость перед такой болью. Безликая Ни не дает себе поблажки. Нож входит в левый бок, движется к правому. Страдание искажает лицевую плоть женщины. Рисует заново черты: нос, глаза, губы. Кажется, что лицо, которое она носила при жизни, возвращается к ней.
Женщина стонет. Это единственная дань боли.
Женщина режет.
Каонай в балахоне, с тряпкой, намотанной на голову, встает за спиной женщины. Капюшон его низко надвинут, поверх капюшона надета соломенная шляпа в форме конуса. Не видно даже блеска глаз; впрочем, глаза каонай тусклые.
В руках его меч.
Клинок длиной в два с половиной сяку. Изогнутый, без долов. На цубе изображен Комаину, собака-лев. Накладки из серебра. Рукоять обтянута кожей ската. Оплетка черным шелковым шнуром.
Взмах, и голова женщины падает на снег.
Конец мучениям.
Безликий кайсяку
[23] отступает назад. Вытирает меч платком, прячет в ножны. В ножны из магнолии, покрытые матовым черным лаком. Самурай, каким Ни была когда-то, должен быть доволен – свои обязанности кайсяку выполнил идеально. Удар отсек голову, но не отбросил далеко в сторону, что было бы оскорбительным непочтением к умершей.
В помощники выбирают равных.
Кто более равен безликой Ни, нежели другой безликий?!
Меч, молчал я. Меч кайсяку.
Мигеру сказал, что незнаком с безликим, отрубившим голову Ни. Полагаю, сенсей, что Мигеру узнал вас. Вы с вашим сыном способны опознать людей по движениям, по тому, как они бьют и защищаются. Вы не поверите, но мой слуга владеет тем же искусством. Он узнал вас и солгал мне, скрыв ваше имя во второй раз. По-моему, ложь начинает входить у него в привычку.
Но меч кайсяку Мигеру описал самым подробным образом.
Ваш меч, сенсей.
Зачем вы пришли в барачный двор? Вам было мало одного зарубленного человека? Вы хотели продолжить свои упражнения?!
Каонай в балахоне встает за спиной женщины. Капюшон его низко надвинут, поверх капюшона надета соломенная шляпа в форме конуса.
В помощники выбирают равных.
Кто более равен безликой Ни, нежели другой безликий?!
Я был уверен, молчал Ясухиро, что ваш слуга опознал меня возле хижины. Когда вы явились ко мне за консультацией, я сперва решил, что вы уже все знаете. Нет, вы оставались в неведении. Но я не сомневался: рано или поздно он признается вам. На ваших глазах я бил его мечом: запястье, живот, шея. Тупой стороной клинка, но это ничего не меняло. Вы видели, как я теряю лицо, да? Я бил безликого оружием, доставшимся мне от предков. Я предупреждал его, что сделаю, если он проболтается. Я угрожал ему, запугивал.
Меня мучит стыд. Мой поступок достоин осуждения.
Я вижу ее в снах, молчал Ясухиро. Хижину за бамбуковой рощей. Ваш слуга, презренный каонай, бежал спасать своих, таких же презренных каонай, как он сам. Рисковал жизнью, понимая, что мечу все равно: одного рубить, двух или трех. Я же бежал прочь из постыдного желания сохранить свое имя в тайне. Мне это удалось. Ваш слуга промолчал.
