– Дорогие подарки, – сказала Акеми, обращаясь к Теруко.
И добавила, видя, что Теруко ее не понимает:
– Клиент болтает без умолку.
Было видно, что гейша уверена: Тэнси из Фукугахамы не вслушивается в ее слова. Говорить при нем безопасно: что ни скажи, это его не заинтересует.
– Они выбалтывают лишнее, потом им стыдно. Они дарят тебе подарки, чтобы ты забыла об их откровениях. Там нечего помнить, раскрывать чужие тайны для гейши опасно, а главное, бесполезно. Ты бы молчала и без подарков, но им стыдно. Это чай стыда, дитя, он приносит таким, как мы, немалую прибыль. Для здоровья он безвреден, зато полезен для нашего кошелька.
– Меня зовут Тэнси, – перебил ее гость. Должно быть, запамятовал, что уже назвал свое имя. – О да, Тэнси! И я, Тэнси, говорю вам: не бойтесь, ибо вы обрели благодать у Бога!
Удивительное имя, отметила Теруко. Тэнси? Посланец небес; приказ небес. И что же? Небесный посланник копается в грязи, выращивая редьку? Возит продукты в Акаяму? Вот уж воистину нисхождение бессмертного с облаков на землю! Похоже, родители Тэнси были людьми возвышенной натуры – слишком возвышенной для крестьян.
– Я Тэнси! Вид мой, как молния, и одежды мои белы, как снег!
Он чихнул. Из носа Тэнси потекло, он хотел чихнуть еще раз и не смог. Нос заложило, Тэнси пытался вдохнуть или выдохнуть, все равно что, лишь бы открыть ворота дыхания, запертые безжалостным сторожем. Ничего не получилось, воздух каменел, превращался в гранит и песчаник, едва коснувшись ноздрей гостя. Тэнси широко открыл рот, напрягся, пустил громкие ветры. Увы, этим движением зловредный воздух и ограничился. Рот? Дыхание отказалось идти по этому пути. Двумя руками гость взялся за горло, словно хотел задушить самого себя – или разодрать глотку ногтями, открыв для воздуха новую дорогу. Лицо его налилось дурной кровью. Синие жилы выступили на лбу кублом дождевых червей, грозя лопнуть, как если бы Тэнси тащил в гору неподъемную тяжесть.
Когда он захрипел, Теруко поняла, что задыхается. Удушье гостя оказалось заразным, от ужаса девушка во всем уподобилась случайной жертве обстоятельств. Чувствуя, что вот-вот упадет в обморок, дочь аптекаря хотела моргнуть, закрыть глаза, ослепнуть – и не могла, все следила за тем, как гость валится набок, содрогается в конвульсиях, застывает без движения.
Он умер, сказал кто-то. Дыши, все в порядке, он уже умер.
В порядке, беззвучно закричала Теруко. Где ты видишь порядок?! Второе фуккацу, в котором она была виновна и невиновна – второе, будь оно проклято, фуккацу меньше чем за год! – упало на несчастную Теруко как снег на голову. Она представила, что бы сейчас произошло, подай она гостю чай вместо гейши. Есть люди, которым достаточно укуса пчелы, чтобы распрощаться с жизнью. Есть люди, которым хватит пыльцы безобидного цветка, чтобы захлебнуться собственной рвотой. Таких людей мало, считаные единицы, но они есть. Какая бы травка ни пряталась в чае, заваренном Акеми, эта мельчайшая частица, пустяковина, развязывающая язык клиентам, только что забила язык Тэнси ему в глотку.
Не повезло, сказал кто-то.
Не повезло, взвыла Теруко, не издав ни звука. Кому не повезло? Ему? Акеми? Мне?! Это карма, дурная карма. Она висит на мне, как волки на олене. Боги второй раз спасают меня от преисподней ради худших мучений. Ад для убийцы? Я живу в аду, он преследует меня по пятам!
Тэнси умер, повторил кто-то. Дыши или пойдешь за ним.
Не замечая, что снова дышит, Теруко уставилась на Акеми. Девушка полагала, что гейша сейчас смотрит на труп, и ошиблась – гейша смотрела на Теруко. Взгляд ее был чужим и пристальным, слишком пристальным для обычного фуккацу. Дочь аптекаря не сомневалась, кто сейчас смотрит на нее в действительности. Теруко слышала, что первые три дня после фуккацу дух убитого находится в смятении, отказываясь принять то, что с ним произошло. Он еще только обживает тело убийцы, как обживают новый дом, приноравливаясь к обстановке, изучая темные закоулки. Если и так, это не имело отношения к Тэнси. Никаких признаков смятения, лишь спокойствие и трезвая оценка происходящего.
Чужое тело? Свой собственный труп?
Жизнь? Смерть? Снова жизнь?!
Это не смутило случайного гостя. Движением, не имеющим ничего общего с грациозными жестами Акеми, он взял пустую чашку, покачал на ладони.
– Объяли меня муки смертные, – задумчиво произнесла гейша. Голос был Акеми, но Зимняя Хризантема никогда не произнесла бы таких слов таким тоном, – и потоки беззакония устрашили меня. Цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня
[32].
Чашка вернулась на место.
– В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал, и Он услышал от чертога Своего голос мой. Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих вознаградил меня…
Ладонь Акеми легла на плечо Теруко. Ладонь была тяжелой, как у мужчины.
– Не бойся, дочь моя. Нет в случившемся твоей вины. С милостивыми Бог поступает милостиво, а с лукавыми – по лукавству их. Нас никто не видел?
Теруко кивнула.
– В аптеке есть кто-нибудь?
Теруко отчаянно замотала головой.
– Носильщики?
Гейша взглянула на задние ворота. Они были плотно закрыты. В заборе также не было щелей, сквозь которые случайный зритель мог подсмотреть за убийством.
– Они ничего не видели. Это хорошо, дочь моя, небеса благоволят к нам.
Теруко знала: это больше не Акеми. Но принять гейшу как чужого человека? Нет, сделать это она не могла. Во всяком случае, не могла это сделать до конца, с жуткой необратимостью.
– Ты взволнована, дочь моя. Сиди и молчи.
Взгляд гейши затуманился. Казалось, Тэнси вспоминает что-то, что не принадлежало к его мужским, его былым воспоминаниям. Так вор роется в чужой усадьбе, безошибочно отыскивая ценности и дорогую одежду.
– Ничего не случилось, я вскоре оставлю тебя. Что бы ни произошло здесь, что ни произойдет дальше, вся вина лежит на мне и этой женщине. Ты чиста и непорочна, так и запомни. Я не помяну тебя даже под пытками.
Ко взгляду Акеми вернулась острота и цепкость. Гейша приблизилась к воротам, распахнула створки.
– Эй! Идите сюда!
Позже Теруко удивится тому, что носильщики без возражений исполнили приказ Акеми. Не боясь скверны, взять труп? Погрузить его в паланкин? Задернуть шторки, чтобы никто не увидел страшную ношу? Крылось в этом нечто большее, чем простое подчинение работников своей нанимательнице. Но тогда дочери аптекаря было не до размышлений. Теруко не изумило даже поведение Тэнси – нимало не смущаясь близостью покойника, гейша забралась в паланкин и постучала по бортику, веля носильщикам отправляться в путь.
Куда они направились, Теруко не знала. В этот момент она все-таки лишилась чувств. К счастью, ненадолго – когда Йори вернулся от стекольщика, Теруко уже пришла в себя.
