Я, сказал Тэнси, будучи убит, пожертвую убийце свое тело. Пусть труп закопают на вашем кладбище: прах к праху! Убийца же принесет мне в жертву свою жизнь. Чистая душа его поднимется в райскую обитель, избавившись от тягот. Не стать нам безликими, презренными каонай, ибо нет в наших действиях земных страстей, нет и стремления к презренной пользе.
Вы услышали меня?
Я услышал тебя, сказал дед Гэнбей. Я старый человек. Кости мои ноют, суставы болят. Последний зуб выпал три дня назад. Я хочу в рай, о Тэнси! А если даже ты солгал мне и я попаду в ад, вряд ли царство князя Эмма будет хуже моей нынешней жизни и жизни грядущей. Я услышал тебя, я не стану медлить.
Между сельчанами дед считался вольнодумцем.
Руки Гэнбея сохранили толику былой силы. Нож, длинный и острый, вошел между ребер посланца небес, прямо в сердце. Тэнси улыбнулся, пал на колени, повалился на бок.
Замер без движения.
Рай, сказал Тэнси голосом деда Гэнбея. И взмахнул руками деда Гэнбея: вот так! И притопнул ногой деда Гэнбея: та-да-э! Рай, я вижу его! Пью нектар, обоняю аромат цветущей сливы. Играю на сямисене, да! Счастье!
Фукугахама окаменела. Никогда еще человек после фуккацу не вел себя так легко и естественно, как Тэнси, воскресший в теле деда. Неужели это не Тэнси? Неужели это дед Гэнбей, задержавшийся здесь вопреки всем законам, положенным людям?
Эй, Хина, крикнул Тэнси голосом деда Гэнбея. Эй, старуха! А помнишь, как мы миловались с тобой в сосновом лесу, пока твой муж маялся поясницей? Ты жаловалась, что сухая хвоя колет тебе спину. Я усадил тебя на себя верхом, дернул поводья и мы поскакали дальше. Я тогда не жаловался, я ведь мужчина! Я снова молод, Хина! Я жду тебя в Небесном Хэрае! Эй, Рику, правнук мой! В три года ты сел голым задом на острый гребень своей матери. У тебя на левой ягодице шрам в виде ползущей змейки. Ох и шрам! Потеха! Как приятно вспоминать все это, прохлаждаясь в раю!
Деревня пораскрывала рты.
Он ушел, объявил Тэнси другим голосом. Небесный Хэрай полон наслаждений, ему есть чем заняться. Первый из общины – желанный гость в раю, пятицветные облака парят над ним, стелятся ему под ноги.
Я, завопил дурачок Ицукэ. Я тоже хочу!
Он схватил дедов нож, но сразу выронил его. Ничего, ласково утешил его Тэнси. Идем, я помогу тебе. Вся деревня тащилась позади, когда они взошли на обрыв. Вот, сказал Тэнси, встав на краю, лицом к Ицукэ. Так тебе будет легче. Толкни меня!
Дурачок толкнул, смеясь.
Он продолжал смеяться, пока Тэнси в теле деда Гэнбея летел вниз. Когда же тело ударилось о камни, дернулось и застыло, смех прекратился.
Рай, сказал Тэнси голосом дурачка Ицукэ. Впервые за двадцать лет этот голос звучал звонко и внятно, как у мудреца. И слюна перестала течь изо рта. Тэнси взмахнул руками Ицукэ: вот так! И притопнул ногой Ицукэ: та-да-э! Здравствуй, Небесный Хэрай! Я гуляю среди цветущих рощ. Ум мой остер, чувства превосходны. Я знаю тысячу истин, пою тысячу песен. Эй, Юн, моя несчастная мать! Возрадуйся!
Сын мой, вскричала Юн. Я иду к тебе!
Завтра, объявил Тэнси, жестом останавливая Юн. Два фуккацу в день, может, три. Я вижу, что вы торопитесь в Небесный Хэрай, но мне трудно вынести больше трех фуккацу подряд. Когда-то я начинал с одного. Возможно, в будущем я увеличу это число, но сейчас мои силы ограничены. Простите меня за то, что по причине моей слабости, телесной и духовной, вам придется мучиться здесь лишнее время. О, простите меня, братья и сестры!
Он встал перед деревней на колени.
В ответ Фукугахама пала ниц.
И вот, произнес Тэнси, земля содрогнулась, ибо я, посланец небес, отвалил камень от двери гроба, открыв вам путь в рай, и сижу на нем, дожидаясь, пока вы отправитесь в путь. Устрашившись меня, вы пришли в трепет и стали, как мертвые. Я же говорю вам: не бойтесь, ибо знаю, что вы ищете Иэсу, отца отцов моих. Он предваряет вас в Небесном Хэрае; там его увидите
[55].
Шли дни. Близилась весна. Один за другим крестьяне переселялись в Небесный Хэрай. Дети? Переселялись и они. Им давали чашку с ядом, которым ребенок угощал посланца небес в теле старшего брата, матери или сестры – или велели толкнуть все того же Тэнси в теле отца, стоявшего на краю пропасти.
На деревенском кладбище множились кресты над могилами. По совету Тэнси тела убитых хоронили под именем убийц. Так надо, сказал посланец небес. Душа добровольного убийцы отправилась в рай, значит, в действительности, мы хороним его, провожаем его. Главное, братья и сестры, правильно назвать тело, а чье оно в действительности, не имеет значения.
Вы услышали меня?
Конечно же, его услышали.
Наконец в Фукугахаме осталась только семья мельника Сабуро: сам мельник, его жена Аой и их дочь Ханако. Аой ушла в рай первой. Сабуро – вторым. Тело Аой погребли, указав на табличке имя ее мужа.
Теперь ты, Ханако, сказал Тэнси.
Ханако стояла перед посланцем небес, облаченным в тело ее отца. Меня зовут Тошико, дрожа всем телом, ответила она. Отныне меня зовут Тошико: Смерть. Так должны звать тебя, Посланец. Но ты ведь не станешь менять имя, правда?
У девушки были быстрые ноги. Носи Тэнси более молодое тело, чем плоть мельника Сабуро, и то он не сумел бы догнать ее. Впрочем, он и не пытался. В деревнях, которые он посетил раньше, никто не сворачивал с дороги, ведущей в Небесный Хэрай. Если в Фукугахаме и осталась одна живая – одна проклятая! – душа, Тэнси не видел причин бегать за Тошико по горам и уговаривать ее спастись.
Он не знал, что инспектор Куросава думает иначе.
Глава девятая. Катастрофа, случившаяся по вине человека
1. «Выбор между долгом и страхом»
Я перевел дух.
Слушать историю Тошико от нее самой было тяжело. Пересказывать – стократ тяжелее. Не явись будда Амида святому Кэннё, не принеси людям дар фуккацу – я знал, что бы сделал с Тэнси при ближайшей встрече.
А так что? Он пойдет дальше в моем теле, а я отправлюсь в ад. Ну, или в Небесный Хэрай. Как по мне, здесь нет особой разницы.
– В могиле, обозначенной как захоронение мельника Сабуро, – голос мой дрожал от усталости, – лежало тело Аой, жены мельника. Если бы я знал историю Фукугахамы раньше, я бы не удивился.
– Он сознался, – произнес господин Сэки.
Не думаю, что он слышал мою последнюю реплику. Старший дознаватель размышлял о другом.
– В Акаяме он сознался сразу же после ареста. Почему? Он знал, что судье для приговора необходимо его признание. Знал, что за пытками дело не станет. И боялся, что под пытками проговорится, выдаст свою настоящую миссию. Этот бес предпочел понести наказание за сокрытие фуккацу, грабеж и побег, но не привлечь к себе внимание властей.
