Отступать было поздно. Желание Мигеру не имело значения.
Зачем же я его спросил?
Кто здесь мальчишка, сёгун или я? Чей язык торопится впереди здравого смысла? Кому сейчас стыдно? И перед кем? Перед безликим слугой?
Перед самим собой?!
– Посмею ли я ослушаться? – Мигеру размышлял вслух, делая вид, что не замечает моего смятения. – Конечно, нет. Я буду сражаться. О да, я буду сражаться по приказу.
«Каков слуга, таков и хозяин!» – крикнул мне однажды некий забияка, желая оскорбить и затеять драку. Забияка был прав. Только я бы сказал иначе: «Каков хозяин, таков и слуга.» Мигеру, ты знаешь, куда следует бить. Ты тоже не промахиваешься.
Я представил, как мой слуга выходит на площадку. Как он сражается по приказу. У меня богатое воображение. Я все увидел будто воочию. Биться с каонай – само по себе позор. Так или иначе, Рикарду-доно будет в проигрыше. Но если варвар победит без достойного сопротивления, сёгун вряд ли останется доволен.
– Блестящая идея, господин.
Все это время прохвост Мигеру следил за моим лицом. Так я в свое время требовал от него, чтобы он снял маску, и наблюдал за его лицевой плотью. Пытался определить, врет он или говорит правду, грустит или злится. Я изучал Мигеру, Мигеру изучал меня.
Ему было проще.
– Поражение или победа, дон Рикардо в любом случае будет опозорен. Я имею в виду, в глазах сёгуна. Хорошо, я буду сражаться.
– По приказу?
– По своей воле.
Я ждал, когда он назовет меня господином. Не дождался.
– Оружие, – Мигеру попробовал на вкус забытое слово. – Espada y daga… Меч и кинжал. Жаль, что здесь нет оружия, к какому я привык. Разве что чудо…
– Чудо? – улыбнулся я.
И сдернул ткань с клинков Фирибу-доно.
Мне не нужно было видеть лицевую плоть Мигеру, чтобы понять, что творится с моим слугой. На пять ударов сердца он замер. Рыбьи глаза маски уставились на клинки. Пальцы коснулись рукоятей меча и кинжала.
Изумление.
Осознание.
Понимание.
О да, он понял. Нет, я не про оружие, которым снабдил Мигеру до того, как заговорил с ним о схватке. Он понял иное: выставляя его на бой, я делаю все возможное, чтобы сёгун забыл об отсутствующем здесь сенсее Ясухиро. Разочарование будет искать выхода, а молодой Ода Кацунага мстителен не меньше, чем его предки.
Безликим слугой я прикрывал убийцу безликих.
– Превосходные клинки, – пальцы Мигеру сжались крепче. – Настоящая толедская сталь. Видите волчью лапу? Это клеймо мастера.
Он замолчал. Я не уходил, хотя мне и следовало торопиться.
– Моя жизнь – пустой звук, эхо в горах, – клинки шевельнулись. Солнце отразилось в полированном металле. – Я мертвец. Что бы я ни натворил, меня нельзя наказать сильнее, чем я уже наказан. Мальчик, ты – другое дело.
Спросите меня: почему я не оскорбился из-за «мальчика»? Почему не обругал наглеца? Не затаил зла? Спросите и я вам не отвечу.
Не знаю. А если знаю, так не скажу.
– Сёгун? Милость этого парня переменчива, как погода в море. Полный штиль? В любой момент готовься к шторму. Берегись его, мальчик. Я сделаю, что смогу. Но я всего лишь слуга. У меня ничего нет, даже лица.
Он был непочтителен к сёгуну. Был непочтителен ко мне.
– Да, – кивнул я. – Я буду осторожен.
Я возвращался к помосту, но мне казалось, что я лежу в грязи у дома торговца Акайо. Меня хлестали струи дождя. Надо мной стоял Мигеру, только вместо плетей он держал клинки из стали, клейменой волчьей лапой. Он сражался за меня.
В эту грязь я швырнул себя сам.
4. «Куда положу глаз, туда положу и пулю»
Лиса стоит, как до нее стоял Ивамото Камбун.
Лисьи лапы висят вдоль тела. Камбун держал меч двумя руками, отчего меч приобретал сходство с огородной тяпкой. Лиса вооружена мечом и кинжалом. Корзинка из прутьев, в которую упакована рукоять кинжала, касается бедра лисы. Острие меча, одолженного старым вороном, чертит на земле неизвестные мне иероглифы. Движется только острие – слабо, еле заметно.
Лиса не движется.
Молодой ворон приседает, сгибая колени. Оба его крыла выставлены вперед. Ворон поворачивается к лисе боком, угрожает кинжалом. Крыло с мечом поднимается вверх, над головой. Длинный клинок наискось перечеркивает пространство перед вороном. Приглашает лису: ну же!
Лиса неподвижна.
«Искусство боя парой стальных мечей, – слышу я голос сенсея Ясухиро, – утеряно. То, что сохранилось, недостоверно. То, что известно мне, скорее догадки и предположения. Теория без практики мертва. Лягушка в колодце не знает большого моря…»
Полагаю, сенсей отдал бы десять лет жизни за то, чтобы рана не помешала ему присутствовать в Фукугахаме. Гнев сёгуна? Мстительность сёгуна?! Это не устрашило бы сенсея. Но возможность увидеть не просто искусство боя двумя мечами, а чужое искусство? В деревне, где нет фуккацу?!
Там, где я вижу колодец, Ясухиро увидел бы море.
Ворон срывается с места. Вспорхнув, налетает на лису. Отскакивает, налетает вновь. Рубит, колет – от плеча, от локтя. Крылья его стремительны, клюв беспощаден. Расстояние между ним и лисой пульсирует, сокращаясь и удлиняясь, будто свежая рана.
Звон, лязг.
Всякий раз лиса делает шаг в сторону. Там, где я бы отступил, лиса идет по кругу. Воронья сталь пляшет, блестит, пытается войти в этот круг. Сталкивается с лисьей сталью, отступает. Лиса хлещет в ответ, как плетями – от локтя, от запястья. Ворон бранится сквозь зубы. Я знаю, что у во́ронов нет зубов. Я не знаю языка варваров. Но у меня нет сомнений, что это брань.
Черная одежда распорота в двух местах. К красному кресту, вышитому на костюме ворона, добавляется несколько линий, тоже красных.
– El bastardo! – каркает ворон.
Лиса молчит.
Я смотрю на зрителей. Ищу в толпе Ивамото Камбуна, моего безумного, беспощадного родича. Ага, вот он. Следит за поединком, весь внимание. Как зверь, почуявший чужой взгляд, поворачивает голову, встречается со мной глазами. Улыбается? Нет, показалось.
Я забыт.
Камбун вновь поглощен поединком.
Неужели он понял, кто скрывается под маской лисы?!
– Increible! – вскрикивает Фирибу-доно.
Старшего варвара посадили рядом со мной. Видно, что он испытывает яркие переживания. Раскраснелся, подался всем телом вперед. Думаю, ему легче было бы там, на площадке для поединков, нежели здесь, на помосте.
– Невероятно! – переводит чиновник.
Фирибу-доно продолжает что-то бормотать.
