Обо мне сёгун тоже не забыл: прилюдно воздал хвалы за острый ум и находчивость – и пообещал награду. Первое, что мне захотелось после этого – найти убежище Мигеру и разделить его на двоих. «Милость этого парня переменчива, как погода в море…» Говоря простым языком, чем выше взлетишь, тем больнее падать.
Я уже ловил на себе косые взгляды.
– Мой дорогой зять, – сёгун все не мог успокоиться. На этот раз жертвой его восторгов пал первый министр. – Не кажется ли вам, что праздник удался как никогда?
– Вы совершенно правы, – согласился Фудзивара. – Это лучший праздник за все годы.
– Все ли в восхищении?
– Вы не найдете ни одного хмурого лица, ваша светлость!
– Хочу напомнить вам, дорогой зять, что нас ждет еще одно захватывающее зрелище! Разве оно не достойно богов?
– О да, мой господин! Боги ликуют.
– И это была ваша идея. Мы это ценим, поверьте. Отчего же вы не взяли с собой вашего прелестного сына? Раньше вы брали его в деревни, подобные Фукугахаме.
– Он заболел, ваша светлость.
– Надеюсь, ничего опасного?
– О, нет! Обычное недомогание. Знали бы вы, как он расстроился! У меня сердце кровью обливалось, когда я велел ему остаться дома.
– Бедное дитя! Лишиться такого развлечения…
Сёгуна окружила свита. Меня как бы между делом оттеснили подальше. Сказать по правде, я не имел ничего против.
– Решаете очередную загадку, Рэйден-сан?
Инспектор Куросава улыбался. Впрочем, он всегда улыбался.
– Склоняюсь перед вашей проницательностью, инспектор.
– Если я в силах чем-то помочь… Надеюсь, вы не захотите выведать у меня государственную тайну?
– Разве что семейную? Скажите, его светлость и господин Фудзивара – родственники? Я слышал, как сёгун назвал первого министра зятем.
– А вы не знали? – удивился Куросава. – Я думал, это известно даже столбам ворот Расёмон. Господин Фудзивара женат на старшей сестре нашего сёгуна. У них есть сын девяти лет. И господин Фудзивара, и его светлость в мальчике души не чают. Многие даже спорят, чья любовь сильнее: отца или дяди.
– А у его светлости дети есть?
Ну вот зачем я это спросил? Вечно лезу куда не следует.
– Как вы могли заметить, Рэйден-сан, его светлость – ваш ровесник. Это значит, что он еще очень молод. У вас есть дети?
– Откуда? У меня и жены-то нет!
– У его светлости жена есть. Но детьми они пока не обзавелись. По окончании праздника его светлость с супругой намерены отправиться в храм Сандзюсангэн-до. Там они станут просить тысячерукую Каннон о даровании наследника.
Я поклонился:
– Благодарю. Это больше, чем я хотел знать.
2. «Не пропущу ни за что!»
– Ябусамэ!
Глашатаи драли глотки, словно кричали в последний раз в жизни:
– Все приглашаются на незабываемое зрелище! Ябусамэ!
Столичные самураи разразились приветственными кличами.
Ябусамэ? Слово казалось знакомым. Да, я видел его в исторических хрониках, которые давал мне читать настоятель Иссэн. Конная стрельба из лука? Неужели? И я это увижу?!
Боги, спасибо за великую милость!
На помосте сёгуна не было. На площади, в пределах видимости – тоже. Увели куда-то, а без него не начнут. Пока господин Кацунага вернется, пока все соберутся… Значит, у меня есть время прогуляться по деревне и рассмотреть приготовления к состязаниям.
Другого случая не представится.
Деревня тонула в вечерних тенях. Фонари и факелы, казалось, горели ярче обычного, разгоняя мрак на площади и улице. Но между домами копилась тьма. Я двинулся вдоль памятной полосы – скаковой дорожки, по которой будут нестись соревнующиеся лучники. Со мной поравнялись трое слуг: двое тащили корзины со стрелами, третий – связку пустых колчанов. Я ускорил шаг, стараясь держаться рядом, выудил пару стрел из ближайшей корзины. Детьми мы мастерили луки со стрелами из тростника, с глиняной нашлепкой вместо наконечника. Сравнить наши поделки с настоящими стрелами было все равно что сравнить перепелку и дракона.
Слуга хотел что-то сказать, но не осмелился.
Ага, а стрелы-то разные. У той, что с белым оперением, наконечник тупой, в виде репки. Железный, не из глины, но тупой. А у этой, с алыми перьями, наконечник хищный, острый. Я взвесил стрелы на ладонях. Тупая определенно тяжелее. Спрашивать у слуг о причине таких различий я не стал. Еще не хватало выказать себя дремучей деревенщиной. Вот уж они надо мной посмеются!
Я вернул стрелы в корзину.
Из конюшни выводили и седлали лошадей. Суетились конюхи, самураи покрикивали на них, приказывали тут подтянуть, тут ослабить. Отдельно от всех, презирая суматоху, стоял дородный чиновник в багровых одеждах, с широким черным поясом и черной шапкой на голове. В руке он сдержал сложенный веер.
Судья, кто же еще! Подаст сигнал к началу состязаний.
Больше смотреть было не на что. Я повернул обратно. Площадь опустела, последние гости спешили отойти к ее краям. Напротив помоста в рыжем трепетании факелов были хорошо видны три деревянные мишени – квадратные, на шестах высотой около семи сяку. Там же стоял и самурайский доспех, который я по наивности принял за великана.
Тоже мишень?!
Обернувшись, я увидел, как помост затапливает людской прибой: вернулся сёгун в сопровождении свиты. Я дождался, пока Ода Кацунага усядется на стул, и поспешил занять свою циновку. Сёгун поднял веер, требуя тишины. Гомон стих, его светлость выждал еще немного и провозгласил:
– Начинайте!
Судья в дальнем конце улицы тоже взмахнул веером. Еще двое судей в багровых одеждах расположились возле мишеней, справа и слева. Храбрые люди! Я представил, что произойдет, если лучники промахнутся, и меня прошиб холодный пот.
Грянул топот. Он несся от ворот, ведущих в деревню, прямо к нам. Это по взмаху веера первый всадник пустил коня в галоп. Ближние факелы слепили глаза, не позволяя видеть все в подробностях. Исчезая в тенях, лучник всякий раз возникал на десяток шагов ближе. Казалось, он приближается рывками.
Топот копыт сделался дробным, рассыпчатым. Эхо? Нет, это веер отправил второго лучника вслед за первым.
Когда первый всадник возник в ярком круге света от факелов, окружавших площадь, и праздничных фонарей, я смог рассмотреть его как следует. Двуцветное кимоно, черное с голубым. За спиной бьется на ветру накидка тех же цветов. Витые красные шнуры затянуты под подбородком. Иначе нельзя удержать на голове шляпу: круглая тулья, загнутые поля, наверху пушистое перо цапли.
Лошадью всадник правил одними ногами. Руки его были заняты луком, натягивали тетиву к самому плечу. Как он держится в седле! Я бы свалился давным-давно. И лук уронил бы, и стрелу, и все свое самурайское достоинство…
