Резкий свист. Неожиданно громкий удар.
Треск.
Крайняя слева мишень разлетелась на куски.
– В цель! – судья у мишени поднял веер. – Тэкитю
[74]!
Всадник пронесся дальше. Я даже не понял, когда он успел выхватить из колчана вторую стрелу. Прежде, чем он миновал площадь, залитую сполохами и трепетанием огней, еще одна мишень с треском превратилась в жалкие обломки, словно от удара молнии.
– В цель!
Влетев в темноту за пределами площади, стрелок растворился в ней.
Ему на смену уже мчался второй. Свисту вторил разочарованный ропот зрителей: стрела канула во мрак, не задев мишень. Хорошо хоть, в судью не попал! Следующий выстрел превратил ропот в гром ликующих воплей. Оглушительный звон, и тот утонул в этой буре.
– Тэкитю!
Шлем, венчавший укрепленные на шесте доспехи, ощутимо вздрогнул и покосился. Стрела угодила прямо в смотровую щель, под козырек.
Третий лучник проскакал быстрее остальных. Последняя мишень взорвалась, как если бы в ее центре подожгли пороховой заряд. Глухой лязг – и шлем кувыркнулся наземь. Зрители орали так, что боги, должно быть, оглохли.
– В цель!
– Тэкитю-у-у!
– Это восхитительно! Замечательное искусство!
Сёгун лучился довольством.
– Ваше мнение, Рэйден-сан?
– Я потрясен, ваша светлость! – говоря это, я ничуть не погрешил против истины. – Но почему такой громкий звук?
– В ябусамэ лучники используют стрелы с тупыми наконечниками, – сёгун придал себе вид знатока. – Стрела не вонзается в мишень, а разбивает ее на куски. Вам понравилось?
– О да, ваша светлость! Благодарю, что просветили меня, ничтожного.
Сёгун важно кивнул.
Тем временем слуги сменяли мишени на шестах и водружали шлем на место. Сидевший справа от сёгуна министр Фудзивара привстал:
– С вашего позволения, я отлучусь. Отдам распоряжения мастеру-ханабиси
[75]…
– О да! – кивнул сёгун. – Пусть начинают сразу после того, как судьи объявят победителей. Но поскорее возвращайтесь! Иначе вы пропустите самое интересное.
– О, заверяю вас! Не пропущу ни за что!
Ханаби я видел всего два раза, когда наш даймё устраивал особо пышные городские празднества. «Огненные цветы» и впрямь были похожи на цветение вишни или хризантем. Распускаясь в небе, они увядали стремительнее, чем их живые братья и сестры. Это наводило на мысли о скоротечности жизни. Вся Акаяма восхищалась зрелищем. Каковы же тогда ханаби, которые запускают для услаждения взора самого сёгуна?
Фудзивара поклонился. Отступив на три шага, он сошел с помоста.
Забыв о первом министре, я смотрел в дальний конец улицы. Участок перед конюшнями был освещен едва ли не так же ярко, как площадь перед нами. Даже отсюда я хорошо видел самураев, садящихся на коней. Вот слуги подали им луки…
Отмашка!
Во второй раз я уже знал, чего ожидать. Несмотря на это, первый же лучник привел меня в восторг. Все три стрелы с лязгом и звоном ударили в доспех. Все три остались торчать в узкой щели под козырьком шлема. Будь в доспехе живой воин, две стрелы вошли бы ему в глаза, а третья – в переносицу.
Невероятное мастерство!
После этого деревяшки, разлетаясь с громким треском, не произвели на меня прежнего впечатления.
Интересно, чем удивит меня третий заезд?
3. «Все, кто верен клану Ода…»
Кто у нас следующий?
Наряды стрелков великолепны. Лиловое с золотом, молодая трава с серебряными лилиями, запекшаяся кровь с черным шитьем. При таком освещении цвета выглядят иначе, чем днем, но я все равно узнаю́ всадников. Это три гордеца, которые не удостоили меня и взгляда, когда я впервые встретил их на улице Фукугахамы.
И флажки над ними прежние, с неизвестными мне гербами.
И мечи за поясами.
Самураи один за другим уже бросают лошадей в галоп, когда я понимаю, что мне показалось неестественным в этих мечах. Рукояти их торчат в другую сторону, нежели у меня, инспектора или Ивамото Камбуна. Я правша, инспектор и Камбун – тоже. Следовательно…
Стрелки́ приближаются.
Луки они держат в правых руках. Тетивы натягивают левыми.
Три стрелка-левши. Мишени по левую руку от дорожки. Помост – по правую. «С вашего позволения, я отлучусь. Отдам распоряжения мастеру-ханабиси…» Пустует место министра Фудзивары. Корзина со стрелами. Острые вперемешку с тупыми. Разное оперение: красное, белое. Каких стрел больше? «Отчего же вы не взяли с собой вашего прелестного сына? Раньше вы брали его в деревни, подобные Фукугахаме…»
В следующий миг я совершаю неслыханную дерзость, немыслимую глупость. Это будет стоить мне жизни сейчас, если я прав, или потом, если я ошибся.
– Защищайте сёгуна! – кричу я.
И в прыжке сбиваю господина Кацунагу на помост, закрывая его своим телом.
Телохранители сёгуна если и запоздали, то самую малость. Один уже хватал меня за шиворот, когда его поразила стрела. Могучее тело рушится на нас с сёгуном, бьется в агонии. Сёгун что-то кричит, дергается, как рыба на берегу, но выбраться из-под меня ему не под силу. А я не могу выбраться из-под двух громадин, потому что к первому телохранителю присоединился второй.
Оба лежат без движения, служа нам щитом. Это кстати, потому что стрелы сыплются градом. Я слышу, как они вонзаются в трупы, вспарывают одежду и бесчувственную плоть.
Страх сковал меня. Вдруг жадное острие найдет младшего дознавателя Рэйдена? Проникнет в случайную щель? Или того хуже, тяжеленный щит из мертвецов сломает мне хребет?
– Скорее! Берегите его светлость!
Я дышу полной грудью. Тяжесть исчезла, в свете фонарей я вижу инспектора Куросаву. В каждой руке он держит по мертвому телохранителю, закрывая их телами сёгуна, а значит, и меня.
Я сказал: стрелы сыплются градом? Я ошибся. Страх, как известно, рождает черных чертей. Луки с колчанами только у конных убийц. Длинный лук в толпе зрителей вызвал бы недоумение, а следом – подозрение, так что стреляют, не покидая седел, лишь эти трое. Ну, может, еще кто-то, прячущийся между домами или на крышах. Большое расстояние, вечерние сумерки и скверное освещение сводят их стрельбу на нет.
Всадники опустошили колчаны. Надо ловить момент, пока им не поднесли новые. Будь я заговорщиком, позаботился бы о запасе стрел.
– Боги не терпят измены!
