Воскресший стоял у меня за спиной.
– Это был он, – невпопад ответил я.
И поправился:
– Стал он.
Камбун промолчал. Хотелось бы верить, что он меня понял. Потому что я сам себя не понимал. Да, господин Сэки, вы были правы. Это знание сильно отягощает жизнь дознавателя. Еще больше оно отягощает отношения дознавателя со слугой.
Дальнейшие отношения дознавателя с новым слугой.
Камбун выдернул меч из тела. Провел кончиками пальцев по клинку, испачкался в крови.
– Славный удар, – сказал Ивамото Камбун, обращаясь к мертвецу. – Ты ведь бил изо всей силы? Не задумывался, убьешь или умрешь? Это хорошо, это правильно. Я бы не смог нанести лучшего удара. Примите мою благодарность, Мигеру-сан.
Его поклон.
На коленях, до земли.
Жаль, что Мигеру не видит.
– Великий господин! – откуда-то вынырнул переводчик, весь в растерзанных чувствах. Одежда его пребывала в живописном беспорядке. – Ваша светлость, этот варвар обращается к вам с нижайшей просьбой! Он умоляет отдать ему тело Мигеру-доно. Они хотят похоронить его в море по своему обычаю.
Не знаю, как хоронят в море. Не знаю, каков обычай у варваров. Но думаю, я бы согласился.
Сёгун отказал.
– Этот самурай упокоится здесь, – велел Кацунага. – Он ляжет в могилу в белых одеждах, расписанных текстами священных сутр. Мы сами дадим ему посмертное имя. Святой Иссэн будет служить у алтаря. Инспектор, распорядитесь, чтобы в деревню доставили святого Иссэна. И поторопитесь!
Его светлость повернулся к варварам:
– Если вы, – переводчик затарахтел, кланяясь, – желаете провести дополнительный обряд упокоения по своему обычаю, мы не возражаем. В деревне есть кладбище со знаками вашей веры. Вы что-то хотите добавить?
– Они просят убрать гирлянды, великий господин!
– Что?!
– Гирлянды на кладбище. Фонарики, воздушные змеи. Они просят убрать все это перед погребением.
– Разрешаем, – кивнул сёгун. – Гирлянды и змеев пусть уберут. Фонари приказываем оставить. Надо же осветить душе покойного путь в загробный мир? Даже варвары должны это понимать.
И повернулся ко мне:
– Рэйден-сан, мне интересно ваше мнение. Здесь много убивали и умирали без фуккацу. Почему же сейчас, в случае с вашим слугой и господином Ивамото, оно свершилось?
– Храм рухнул, ваша светлость.
– Что вы имеете в виду?
Я указал на сгоревший храм:
– Дом с крестом сгорел, господин мой. Руины не имеют силы. Фукугахама снова Чистая Земля.
Будь первый министр жив, я бы напомнил ему о своих угрозах.
5. «Та счастливая страна»
Небо горит над монахом.
– Святой Иссэн, – прошу я. – Вы не могли бы пересесть?
Старик хитро щурится:
– Это не поможет, Рэйден-сан. Куда бы я ни пересел, небо останется на месте.
– Да, – соглашаюсь я. – Но если вы сядете здесь, карнизы Вакаикуса скроют заход солнца от меня. Я буду смотреть на вас без страха.
– Я настолько ужасен?
– Не вы, небо.
С недавних пор я не могу спокойно смотреть на закат. Все время кажется, что это пожар, в котором сгорает незыблемость моих представлений о мире. На храмы я тоже смотрю с беспокойством. Вдруг они вспыхнут?
Вчера мы вернулись в Акаяму.
– Зачем она это сделала? – спрашиваю я.
– Кто?
– Госпожа Такако. Зачем она согласилась убить мужа?
Старик пожимает плечами:
– Я далек от мирских забот. Но я слыхал, что жена сёгуна бесплодна. Если молебен пред ликом милосердной Каннон не дал бы результатов, господин Кацунага изгнал бы ее. Пожалуй, заставил бы принять монашество.
Я вспоминаю госпожу Такако, похожую на яркую бабочку. Монахиня? Да, такая судьба не для нее.
– Умри сёгун без фуккацу, – я размышляю вслух, – госпожа стала бы его вдовой. Это значит усадьба, слуги, содержание от казны. Но госпожа должна была понимать, чем рискует. Фудзивара собирался убить ее сразу после того, как она покончит с мужем.
– Глупость? – предполагает настоятель. – Слепая надежда?
– Скорее расчет.
– Я не понимаю вас, Рэйден-сан.
В кронах деревьев щебечут птицы. Колышется молодая листва. Здесь птицы поют громче, чем позади храма, над крохотным кладбищем. Там обрастает мхом камень над могилой бабушки Мизуки. Прах бабушки лежит в земле, сама же бабушка ждет меня дома. Я зову ее отцом.
Можно ли жить в таком мире, сохранив здравый ум?
– Думаю, министр первым делом обратился к госпоже Такако. И что же? Она отказалась. Поняла: убей она мужа еще в начале праздника, и министр выйдет сухим из воды. Ей надо было, чтобы министр замазался грязью. Поэтому покушение стало делом рук министра. Делом первым, с которого все началось. Если бы что-то пошло не так, настала бы очередь госпожи.
Я вздыхаю. Мне жалко бабочку.
– Госпожа полагала, что министр, поднявший мятеж, у нее в руках. Что он испугается разоблачения. Не поднимет на нее руку в случае победы, откупится усадьбой и содержанием…
Я тоже стараюсь не поднимать руку лишний раз. Лекарь уверяет, что мое плечо в скором времени заживет, что молодость быстро врачует раны. Но сейчас мой удел: мази, повязки и сдержанность в движениях. При моей порывистости это хуже пытки.
– Она надеялась успеть: покинуть Фукугахаму, вернуться в мир, где царит фуккацу, где госпожа будет в безопасности. Да, вы правы: тут и глупость, и слепая надежда…
– И расчет, – заканчивает монах. – Наивный, как все планы людей. Жизнь, смерть – люди строят на них дома своих мечтаний, забывая, что и жизнь, и смерть – иллюзия. Прочен ли дом на таком фундаменте?
Фундамент. Стены.
Зеленые стены Вакаикуса. Три яруса красной крыши. Позолота карнизов. Над крышей носятся вороны. Взмывают к облакам, превращаются в черный крест. Крест дрожит, расплывается, теряет форму.
– Жизнь, – повторяю я. – Смерть. Госпожа Такако приняла предложение Фудзивары в столице. Там, где она хотела жить, и жить хорошо. Глупость? Да. Но мужа она пыталась убить в деревне, в храме, облитом ламповым маслом. Факелы были наготове. Госпожа спасала себя, боролась за свою жизнь, предлагая взамен смерть его светлости. И что в итоге? Вы мудрец, святой Иссэн. Жизнь и смерть – хрупкая основа. Но это все, что у нас есть.
Пахнет супом, горячим супом с лапшой и соевым творогом. Послушники варят еду на ужин. После захода солнца, или раньше, когда я уйду, они пригласят настоятеля к трапезе. Старик велит им сесть рядом, но они откажутся. Сядут поодаль, на жесткую циновку, и вкусят мирских благ. Вообще-то здесь едят перед заходом солнца, но святой Иссэн беседует с гостем, не вспоминая про ужин. Негоже прерывать беседу, послушники знают, как строг настоятель, если его рассердить.
