– Валори никому не двойняшка. – Она посмотрела на список. – И еще он. Просто напиши «он», ладно? Мне не хотелось бы ни слышать его имя, ни даже видеть его написанным на бумаге.
За мгновение, потребовавшееся для того, чтобы написать две буквы, Кокрену пришло в голову, что этот пресловутый Флибертиджиббет, судя по всему, столь же реален, как Коди и Дженис, и вполне мог убить человека в Окленде пять с небольшим лет назад.
А потом его мысль перескочила к королю, которого, как уверяла Пламтри, она убила десять дней тому назад.
– Это ведь не татуировка, – сказала Пламтри, – а родинка, да?
Кокрен положил авторучку на стол, согнул правую руку, и темное пятно в форме листка плюща пошло морщинами.
– И не то, и не другое. Это скорее… вроде порохового ожога или шрама. Этакая ржавчина под кожей или даже порошок раздробленной коры. Когда мне было семь лет, я сунул руку, чтобы прикрыть наплыв от большого секатора, которым орудовал рабочий. Решил, что похожий на лицо наплыв это настоящая стариковская голова, и попытался помешать рабочему ее отрезать.
Пламтри нахмурила лоб, глядя на него поверх бокала:
– Что?…
Кокрен улыбнулся:
– Прости. Сразу видно, что ты выросла не в винодельческих краях. Это же старо, как «Божья коровка, улети на небо», или Лунный человечек. Фруассар называл это «Le Visage dans la Vigne» – Лик виноградной лозы. Видишь ли, бывает, что зимой, когда приходит время подрезать лозы, на некоторых давно подстриженных черенках появляются наплывы, похожие на лицо старика – лоб, скулы, нос, подбородок… В средневековой Франции это стало предметом серьезного суеверия – там лозы с самыми выразительными наплывами-лицами выкапывали и сжигали на вершине горы. Среди зимы, чтобы весна пришла быстрее. Старику пора умереть.
«Выкинуть короля-самоубийцу», – мысленно добавил он.
– «И доколь ты не поймешь: смерть для жизни новой, хмурым гостем ты живешь на земле суровой», – продекламировала Пламтри, несомненно, цитируя кого-то. – Только не спрашивай, чьи это слова; я даже не знаю, кто из нас это читал. Ты никогда не думал свести это пятно? Уверена, врачи сейчас это могут.
– Нет, – ответил Кокрен, сжимая кулак, чтобы пятно было видно четче. – Я им, пожалуй, даже горжусь – это мой отличительный знак винодела, почетный боевой шрам.
Пламтри улыбнулась и покачала головой:
– Пожалуй, я возьму вот эту «Арни карама». Надеюсь, ее можно будет разжевать.
Кокрен посмотрел в меню.
– Баранина, тушенная с сахаром и корицей? Ну-ну… А я, пожалуй, закажу «Москхари псито». По крайней мере, если верить написанному, это говядина. Жаль, что у них нет старого доброго чизбургера.
– Что да, то да. Время у нас ограничено. Ты все еще настроен звонить своему адвокату? И что же ты попросишь его сделать?
Тут вернулась официантка, и они сделали заказы. Кокрен попросил еще бурбон и пиво, а Пламтри – второй «Манхэттен».
– Я попрошу адвоката, – сказал он, как только официантка отошла, – перевести мне немного денег… чтобы я смог добраться домой. И я… – он взглянул прямо в крошечные точки ее зрачков, – надеюсь, Дженис, что ты поедешь со мной. Адвокат сможет гораздо толковее работать на тебя, если пообщается с тобой лично, а для тебя будет лучше убраться подальше от Арментроута.
– «Я верну тебя домой, Кэтлин…» – пропела Пламтри и вздохнула. – Что за спешка с возвращением домой?
Кокрен, моргая, уставился на нее:
– Если не ошибаюсь, эта песня – об умирающей девушке?
– Ой, я и забыла. Так к чему спешка-то?
Кокрен всплеснул руками.
– А как же заработок?…
– Какая работа может быть в январе в виноградниках?
Он резко, коротко хохотнул, дважды, и снова согнул правую руку.
– Ну, как же! Подрезка. Ею как раз зимой и занимаются. Проследить, чтобы рабочие обрезали каждую лозу, оставив два побега с двумя почками на каждом, и сохранили ближе к штамбу «козий прутик», как мы его называем, – сучок замещения, на котором грозди появятся через два года, а потом объехать виноградники, у которых мы покупаем урожай, и посмотреть, как провели подрезку они. Если кто-то оставляет три или четыре побега с множеством почек, рассчитывая на обильный полив и такой же урожай, я делаю пометку, что у этих покупать не будем. – Он посмотрел на серое пятно в форме листа плюща на тыльной стороне своей кисти, не имеющей никаких других повреждений, вспомнил яркую галлюцинацию, сопутствовавшую шоку от этой полученной в детстве раны, и понял, что не хочется связываться с подрезкой – во всяком случае в этом году. «Виноградные листья опадают дождем…» – А что у тебя на уме?
Пламтри подняла свой бокал с напитком цвета кока-колы, свет над головами мигнул, а девушка подняла руку и помахала официантке.
– Нельзя ли подать «Будвайзер»! – крикнула она. – Сразу две, пожалуйста.
Кокрен не расслышал ответа за грохотом игральных костей.
Выждав несколько секунд, он вновь заговорил:
– Дженис предупредила, что ты можешь захотеть выпить стаканчик-другой, – произнес он почти ровным голосом и с раздражением заметил, что рука, которой он взял стакан с пивом, дрожала. Он заставил себя пристальнее посмотреть на свою спутницу, и по коже на его предплечьях пробежали мурашки, когда он осознал, что теперь видит разницу – рот девушки сделался шире, а глаза, напротив, сузились.
– У меня на уме вот что, – сказала Коди. – Мне необходимо разыскать другого адвоката. Его зовут Стрюб. Он может помочь мне найти подростка, которому сейчас лет пятнадцать. Это законный претендент в короли, и зовут его вроде бы Буги-Вуги Бананас, или как-то в этом роде.
Кокрен вскинул брови, отхлебнул пива, проглотил жидкость и поставил стакан на стол.
– И?…
– Этот парень, судя по всему, знает, как вернуть к жизни умершего короля. Что ты пьешь?
– «Вайлд теки» и «Курз».
– «Курз». Все равно что трахаться в каноэ. А, ладно. – Она протянула руку, взяла его стакан и осушила одним продолжительным глотком. – И еще два «Курз»! – крикнула она, не отводя взгляда от Кокрена.
– Можешь себе позволить, – согласился он.
– На хер! – выкрикнула женщина в кабинке около двери; в первую секунду Кокрен решил, что она орет на него, и у него даже лицо похолодело. Но тут мужчина в той же кабинке забормотал визгливым обиженным тоном, и, оглянувшись, Кокрен увидел блондинку, которая продолжала что-то бессвязно выкрикивать, мотая головой и заливаясь слезами.
– Все понятно, – прокомментировала Пламтри.
Если бы дурацкая пародия на детскую песенку о драконе, которую распевал Лонг-Джон Бич, не продолжала звучать в голове Кокрена, если бы Бич не вцепился в Кокрена несуществующей рукой, если бы постоянное громыхание игральных костей не подчеркивало тот факт, что, пока женщина не закричала, все присутствующие разговаривали приглушенными голосами, Кокрен ни за что не додумался бы до того, что сказал сейчас; а если бы он не хватил бурбона на пустой желудок, то не решился бы и заговорить об этом, но…
