Другая причина, по которой больные не стремятся принимать участие в клинических испытаниях, заключается в их убеждении, что их допустят к этому, только если они уже совсем безнадежны и остается хвататься за любую соломинку. Это выдумки. Даже если вам пять минут назад диагностировали неврологическое расстройство и лечение только предстоит пройти, его еще даже не назначили, призываю вас и даже подстрекаю – поищите, где проводятся соответствующие клинические испытания, и подайте заявку на участие. Или, по крайней мере, изучите вопрос, разузнайте, что вообще делается в этой сфере медицины.
Какая вам от этого польза? Во-первых, это шанс получить самые передовые методы лечения у специалистов. Во-вторых, если стволовые клетки, новый препарат или неожиданная хирургическая тактика не вылечат вас, вы все равно поможете медицине отыскать терапевтические методы, которые будут эффективны против этого заболевания. В-третьих, лечение будет абсолютно бесплатным. И самое важное: все будет в ваших руках, и вы в любой момент сможете отказаться от дальнейшего испытания и вернуться к уже апробированным методам. Или отказаться вообще от всех способов.
Итак, с какого конца браться за это дело? Если вы живете в сельской местности, лучше всего, думаю, просто обзвонить или разослать e-mail в ближайшие больницы на базе университетов и выяснить, проводятся ли у них клинические испытания новой терапии вашего заболевания. Если нет, очень рекомендую все равно съездить туда и пройти осмотр у их специалиста. Возможно, он посоветует какое-то лечение, которое вы сможете пройти и дома, под наблюдением терапевта.
Если поблизости много университетских больниц, куда можно доехать на машине, или вы уже готовы отправиться на лечение куда потребуется, лучше всего приступить к поиску с сайтов Национальных институтов здравоохранения, а также других ведущих лечебных учреждений. Конечно, можно пойти и самым простым путем: задать в интернете поисковый запрос «клинические испытания» и название вашего заболевания. Предлагаю несколько сайтов, с которых можно начать; там указаны и бесплатные справочные телефоны.
Национальный институт онкологии: NATIONAL CANCER INSTITUTE, https://www.cancer.gov/types/brain/clinical-trials.
Национальный институт геронтологии (проблем старения) изучает болезнь Альцгеймера и связанные с ней расстройства: NATIONAL INSTITUTE OF AGING, https://www.nia.nih.gov/alzheimers/clinical-trials.
Клинические испытания по другим направлениям проводят Национальные институты здравоохранения, https://clinicalcenter.nih.gov/participate1.html.
Глава 14. Молодой мозг
В августе 1990 года я явился на занятия первого курса Калифорнийского университета в Беркли. Мне было всего семнадцать, и я предвкушал, как мудрые профессора будут ослеплять меня светом своих знаний и мощью интеллекта. Но первые же студенческие будни жестоко разочаровали. Мало того, что лекции проходили в унылых, безликих аудиториях, куда набивалось до 800 первокурсников, так они еще и предлагались в видеозаписи – что избавляло профессуру от необходимости вещать то же самое с кафедры другому потоку. Все термины произносились отчетливо и сопровождались транскрипцией, чтобы потом ты мог правильно читать их, не показывая носа на занятиях. Очень скоро все это мне не просто наскучило, а начисто отбило охоту к учебе. И первые два курса я по большей части прогуливал, болтаясь с приятелями по Беркли, Окленду и Сан-Франциско. Но при этом учился на тройки-четверки благодаря усиленной зубрежке предэкзаменационными ночами.
В первый же год я решил: чем продолжать эту тягомотину с учебой чисто «для галочки», лучше уж сразу не уделять ей внимания. Что меня по-настоящему увлекало, так это изучение человеческой природы, а университетские занятия ничего такого не предлагали – одну сплошную зубрежку. Недолго думая, я снял комнату-студию за 300 долларов в месяц и устроился охранником в нашу старую добрую кафешку в Беркли. И начал искать… хоть что-нибудь.
Однокурсники, прежде сидевшие со мной на лекциях бок о бок, видя меня в синей униформе охранника, бросали косые взгляды и явно не одобряли. Но меня это не трогало. В те времена мне не было никакого дела, что думают обо мне другие. Работа была непыльная – всего-то по два с половиной часа в обед и вечером, а все остальное время принадлежало мне безраздельно.
Моей «университетской аудиторией» стала знаменитая Телеграф-авеню, соединяющая университетский городок Беркли с Оклендом. Вот где кипела настоящая жизнь. Я увлеченно изучал музыкальные магазины, кафе, рестораны и прочее разнообразие теснящихся по обе ее стороны заведений – торговых, культурных и увеселительных. Но главное – изучал человеческую природу во всем разнообразии ее типажей, ведь кто только ни разгуливает по Телеграф-авеню! Хиппи, байкеры, простые работяги, туристы, университетские профессора, торговки, иммигранты, ребятня с родителями – все они попадали в объектив моего пристального внимания, словно препараты на предметном стекле микроскопа. И все же мне хотелось чего-то большего, вот только я не понимал чего.
Однажды я услышал, что Центральная больница Сан-Франциско набирает волонтеров. Я записался и там-то приобрел свой первый опыт клинической деятельности: смывал потеки крови с каталок. Но эта волонтерская программа предполагала не только обязанности санитаров. Нам время от времени позволялось подключаться к младшему медперсоналу и при необходимости делать искусственный массаж сердца. Такого рода приобщение к реальной помощи больным разожгло во мне неподдельный интерес. Это был способ своими глазами разглядывать нечто, выходящее за пределы сиюминутной суетности жизни, ее неожиданные грани, каких не увидишь, служа вышибалой в студенческой кафешке.
В то время медицина не числилась в топе моих карьерных устремлений. Единственные знакомые мне медики – врачи общей практики, к которым меня водили родители. Но те работали в кабинетах, больше смахивавших на офисы, или в поликлиниках. Занятие, безусловно, важное и нужное, но не вдохновляющее.
Я и правда питал уважение к врачам, ведь они спасают жизни, а помощь людям всегда стояла для меня на первом месте. Вот если бы она еще сопровождалась чем-нибудь волнующим, чтобы захватывало дух! Например, меня привлекали профессии детектива, пожарного или парамедика. Вот это – живое дело, не чета терапевту, который просиживает штаны в кабинете, весь день выписывая рецепты и назначения. Нет, такой скуки я бы не вынес.
Волонтерство в Центральной больнице Сан-Франциско в корне изменило мои представления о медицине. Я видел людей в апогее мучений и беспомощности: кричащих от боли, истекающих кровью, задыхающихся, изломанных в авариях, с остановившимся сердцем, равно как и тех, кто мужественно переносил страдания и жадно цеплялся за жизнь.
Проведя год в своем «творческом» отпуске, однажды вечером я досрочно выполнил свои обязанности: все каталки были отмыты от крови и выстроены по линеечке, – и получил небольшую передышку. Устроился в уголке приемного покоя «травмы», в центре которого медсестры старались реанимировать очередного пациента. Хирург-резидент в ожидании бродила без дела, а потом оперлась о стену невдалеке от меня. Казалось, ее не занимают лихорадочные хлопоты сестер вокруг пациента, и я решился задать ей вопрос.
