В некоторых отношениях это была попытка воспроизвести то, что произошло в Западной Европе, начиная с Британии, где индустриализации предшествовал всплеск производительности труда в сельском хозяйстве. Это высвобождало рабочие руки для промышленных предприятий, и именно поэтому Адам Смит назвал производственную деятельность «потомством сельского хозяйства». Но советский подход был совсем иным. В организации индустриализации Британии государство сыграло очень незначительную роль; это не был намеренно спланированный выход. Сталинская индустриализация, напротив, была программой по выжиманию как можно больше из крестьянских хозяйств. Коллективизация хозяйств означала, что их продукция принадлежит государству и, следовательно, может быть легко направлена на экспорт.
Не удивительно, что сами крестьяне были не в восторге от новой политики. Коллективизация на практике означала обобществление средств производства, жилья, реквизицию частной собственности и уничтожение их имущества. Более продуктивные (и, следовательно, более богатые) крестьяне особенно неохотно соглашались с этим. В некоторых случаях они решали сжигать урожай и забивать скот, а не сдавать его в колхозы. Сталин постановил, что, так как все растительные культуры, скот и сельскохозяйственная продукция теперь принадлежат государству, любой, кто отказывался передать его или уничтожал, объявлялся врагом народа и заслуживал отправки в советскую сеть пенитенциарных учреждений или в трудовые лагеря, которые позже стали известны как ГУЛАГи.
Результаты коллективизации сельского хозяйства были предсказуемы. Теперь, когда продукция крестьян принадлежала государству, у них не было стимулов максимизировать производство. Засуха, плохая погода, отсутствие лошадей для работы на полях также свидетельствовали о том, что урожай 1931 и 1932 гг. будет беднее, чем обычно. Очевидным было и падение уровня производства продуктов питания по мере того, как Сталин требовал все больше сельскохозяйственной продукции для финансирования программы индустриализации. Но признать, что с реализацией политики коллективизации хозяйства стали менее производительны, было для советского руководства немыслимо. Напротив, Сталин заявлял о преимуществах обобществления индивидуальных хозяйств, о рекордных урожаях, в то время как часть крестьян прятала свое зерно, чтобы избежать его изъятия. В свою очередь это оправдывало постоянные реквизиции государством больших объемов зерна, приводившие к обеднению крестьян, а во многих случаях к голоду. Те, кто не мог выполнить планы по сдаче зерна государству или подозревался в его сокрытии, подвергались дополнительным «штрафам» и потому еще больше нищали. Между тем у промышленных рабочих в городах было много еды (в это время удвоился экспорт зерна, что создавало для внешнего мира впечатление эффективности сталинской схемы).
В среднем для своего собственного потребления крестьяне получали на треть меньше зерна, чем до коллективизации, а в некоторых районах ситуация была намного хуже. Так, на Украине, в богатом сельскохозяйственном регионе, в традиционно крупном производителе зерна, государство установило чрезвычайно высокие нормы на закупки зерна. Когда ожидаемые планы не были выполнены, местные власти получили распоряжение активизировать поиски скрытых запасов. Согласно сталинскому постановлению, укрывание даже нескольких колосков пшеницы каралось смертной казнью или лишением свободы сроком до десяти лет. Один участник этих событий вспоминал: «Я сам участвовал в этом – мы прочесывали деревни в поисках зерна, тыкали землю железным прутом, переворачивали старье, отнимали все. Приходилось затыкать уши, чтобы не слышать детский плач и женские вопли. Потому что я был убежден, что я участвую в создании новой жизни в деревне». Когда люди начали голодать, была введена армия для охраны больших запасов зерна, накопленных государством. Советский писатель Василий Гроссман так описал тяжелое положение голодающих в сельской местности: «У людей были опухшие лица, ноги и животы… и теперь они вообще ничего не ели. Они ловили мышей, крыс, воробьев, муравьев, дождевых червей. Они мололи кости в муку, варили кожаные подошвы; резали на лапшу старые шкуры и меха, ели клей. И когда появилась трава, они начали выкапывать корни, ели листья и почки».
В своей речи в ноябре 1932 г. Сталин утверждал, что все проблемы, связанные с зернопоставками, были делом рук диверсантов и «классовых врагов». Он расценивал это как вызов авторитету советской власти со стороны зажиточных хозяев (кулаков), которые сознательно препятствовали коллективизации. «Было бы глупо, если бы коммунисты… не ответили на этот удар некоторых колхозников и колхозов своим… ударом», – заявил он. Но отправлять сотни тысяч крестьян в ГУЛАГ было сложно и дорого. Позволить им голодать было намного проще. В другой речи в феврале 1933 г. Сталин одобрительно процитировал изречение Ленина: «Кто не трудится, тот не ест». Официальный отчет в марте гласил: «Лозунг “Тот, кто не работает, тот не ест” принят сельскими организациями буквально – “пусть они погибнут”». Сталин никак не предполагал, что коллективизация приведет к голоду. При этом он считал, что если «бездельники», которые отказались идти в светлое будущее, голодали, то это их собственная вина – они слишком ленивы, чтобы выращивать достаточно зерна и прокормить себя.
В начале 1933 г. была введена система внутренних паспортов для предотвращения бегства людей в город. Британский журналист Малкольм Маггеридж, посетивший Украину в мае 1933 г., писал, что власти «прошли по стране, как рой саранчи, и забрали все съедобное; они расстреляли и сослали тысячи крестьян, иногда целые деревни; они превратили некогда самые плодородные земли в мире в тоскливую пустыню». Но его репортажи высмеивались другими журналистами, принимавшими участие в организованных визитах в показательные деревни и настаивавшими, что голода не было. Итальянский консул в украинской столице сообщал о «растущей торговле человеческим мясом», а власти расклеивали плакаты, в которых говорилось, что есть мертвых детей – это варварство. В то же время экспорт зерна был увеличен, чтобы показать, что проблем в стране не было и что сельское хозяйство при советской власти переживает подъем. Когда некоторые иностранные организации предложили продовольственную помощь, им было отказано.
Политическая природа голода была наиболее четко изложена товарищем Хатаевичем, одним из руководителей Украины в тот период. В 1933 г. он утверждал: «Жестокая борьба ведется между крестьянами и нашей властью. Это борьба насмерть. Этот год был решающей проверкой нашей силы и прочности. Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но колхозная система создана, мы выиграли войну». Это была война, которую вел режим против собственного народа и использовал еду как оружие. Голод закончился в 1934 г., когда Сталин свернул государственные заготовки зерна и разрешил крестьянам иметь небольшой участок земли, на которой можно было выращивать овощи и содержать корову, свинью и до десяти овец. Именно эти частные участки, а не колхозы давали большую часть продуктов для всей страны в течение следующих 50 лет.
Приблизительно 7–8 млн человек умерли от голода. Это жертвы Сталина, стремившегося продолжить экспорт зерна любой ценой только лишь для того, чтобы убедить мир в превосходстве коммунизма и финансировать советскую индустриализацию. Самый масштабный голод был на Украине, где миллионы погибших сейчас признаны жертвами геноцида. Очевидец Федор Белов назвал голод «самым страшным и разрушительным, какой украинский народ когда-либо испытывал. Крестьяне ели собак, лошадей, гнилую картошку, кору деревьев, траву – все, что они могли найти. Людоедство не было редкостью. Люди, как дикие звери, были готовы поедать друг друга. И независимо от того, что они делали, они продолжали умирать, умирать, умирать… Они умирали в одиночку и семьями. Они умирали везде – во дворах, в трамваях, в поездах. Так было. Никто не хоронил этих жертв сталинского голода. Человек способен забыть многое, но эти ужасные сцены невозможно забыть тем, кто их видел».
