Худший голод в истории
После того как коммунисты во главе с Мао Цзэдуном захватили власть в Китае в 1949 г., они очень хотели следовать советской модели коллективизации, которая якобы имела успех в промышленности и производстве продуктов питания. Листовки, брошюры и пропагандистские фильмы, распространявшиеся в Китае, восхваляли советский триумф. Одна китаянка так вспоминала это время: «Мы слышали много о коммунах в СССР. Смотрели фильмы о фантастических комбайнах, о людях, поющих по дороге на работу и обратно. В фильмах всегда были горы и горы еды. Эти фильмы показывали, какая счастливая жизнь была в колхозах». Группы китайских крестьян отправлялись на «стажировки» на Украину и в Казахстан, посещали там «показательные» коллективы, смотрели, как они работали. Они отмечали, что всегда было много еды на столе и современное оборудование для работы на полях. Мао Цзэдун постановил, что Китай примет такой же подход.
Он начал с установления государственной монополии на зерно. Его должны были продавать государству по фиксированной низкой цене, что гарантировало высокую экспортную прибыль для сбора денег на оплату индустриализации. Рынки были закрыты, производственные задания были назначены в каждом регионе, была введена система нормирования для распределения зерна по городам. Государство постепенно взяло под контроль все поставки зерна. Мао тогда начал осуществлять программу коллективизации, стремясь добиться увеличения производства. Небольшие группы землевладельцев, затем десятки и, наконец, сотни людей были объединены в коллективные сообщества вместе с инструментами, животными и зерном. Эта система навязывалась крестьянам. Их держали на собраниях до тех пор, пока они не «соглашались» сформировать коллективное хозяйство. Иногда это занимало несколько дней. Как и в Советском Союзе, в Китае в 1956 г. была введена система внутренних паспортов для контроля над хозяйственной деятельностью.
Мао честно следовал сталинской модели, и «достижения» были такими же. Производство зерна упало в 1956 г. на 40 %, так как коллективизация лишала китайских крестьян каких-либо стимулов для дальнейшего развития своего производства. Люди в некоторых районах начали голодать. Животные были убиты и съедены, их стало не хватать, чтобы обрабатывать землю. Между тем Коммунистическая партия хвасталась своими большими успехами в коллективизации сельского хозяйства. Результаты урожая 1949 г. были пересмотрены в сторону понижения, с тем чтобы в последующие годы показатели были якобы больше, но фактически производство продуктов питания упало ниже уровня 30-х гг. Однако Мао хотел превзойти Советский Союз и начал планировать «большой скачок». Он надеялся, что это приведет к индустриализации Китая, можно сказать, за одну ночь. Когда некоторые из его коллег выступили за более постепенный переход, он «вычистил» их из партии. Даже Никита Хрущев, новый советский лидер, пришедший к власти после смерти Сталина в 1953 г., советовал Мао не продолжать свою программу, которая, как понимал Хрущев, была призвана «…произвести впечатление на мир – особенно на социалистический мир – с его гением и лидерством». Хрущев знал о вреде сталинской аграрной политики и уже пытался залечить нанесенные ею раны. Но растущее соперничество между Советским Союзом и Китаем подстегивало Мао – он не просто хотел подражать сталинским достижениям, но и превзойти их. Он обещал, что производство продуктов питания удвоится или утроится в течение года, как и выпуск стали.
Для этого партийные чиновники приказали населению построить в своих дворах самодельные домны и всем сдавать металлические предметы. Их планировалось переплавлять в этих печах, а полученный металл использовать для механизации сельского хозяйства. Но производство стали гораздо сложнее, чем думал Мао. Большое количество деревьев было вырублено, чтобы топить печи, в которых хорошие кастрюли и сковородки превращались в никчемный чугун.
Эта неприятная правда скрывалась от Мао теми, кто находился в его окружении. Ему показали любительскую печь, которая, говорили, производила высококачественную сталь, хотя отлита она была в другом месте. Мао разбирался в сельском хозяйстве еще слабее, чем в металлургии. Чтобы повысить урожайность в сельском хозяйстве, другом главном компоненте «большого скачка», Мао издал серию инструкций для крестьян, базирующихся в основном на дурных теориях советского лжеученого Трофима Лысенко. Мао выступал за плотную посадку семян (однако почва не могла этого выдержать), глубокую вспашку (что убивало плодородие почвы), более широкое использование удобрений (без химикатов – вместо них использовали мусор и битое стекло), концентрацию производства на меньшей территории (что быстро истощало почву), борьбу с вредителями (уничтожение крыс и птиц, что вызвало взрыв популяции насекомых) и увеличение орошения (небольшие плотины были построены из земли и вскоре рухнули).
Партийные чиновники, опасаясь за свои кресла, согласились с этой программой и сделали вид, что инструкции Мао привели к удивительному повышению урожайности. По всему Китаю пропагандировались странные достижения: выращивание гигантских овощей, скрещивание подсолнухов с артишоками, помидоров – с хлопком и даже сахарного тростника – с кукурузой и сорго. Фотографии чудесных культур и участки, где пшеница росла так плотно, что дети могли сидеть на вершинах ее стеблей, были сфальсифицированы (на самом деле растения были пересажены в поле, а дети сидели на замаскированном столе). Однажды крестьянам было велено пересадить рисовые растения на поля вдоль маршрута, по которому путешествовал Мао, – так чиновники пытались создать впечатление обильного урожая. В другом случае овощи были сложены на обочине дороги, чтобы можно было доложить, что крестьяне выбросили их, так как у них еды было больше, чем они могли съесть.
Мао сообщили, что урожай зерна в 1958 г., первый после запуска «большого скачка», в целом увеличился в два раза, а в некоторых местах – более чем в 150 раз. Чиновники, которые могли видеть, что на самом деле происходит, не осмеливались задавать вопросы. Там, где это было возможно, крестьяне игнорировали инструкции Мао, и урожай был не намного хуже, чем в предыдущем году. Участие в бестолковой программе по производству стали отвлекало земледельцев от их главного дела и приводило к тому, что не собранный из-за этого до конца урожай оставался гнить на полях. Но поскольку по официальным данным урожай удвоился, государственные зернохранилища требовали именно этого количества зерна, и его закупки были намного крупнее, чем в предыдущие годы. Разные провинции соперничали друг с другом в производительности и добивались все больших и больших поставок. Экспорт зерна увеличился вдвое, представляя внешнему миру очевидное доказательство сельскохозяйственного чуда. А осенью 1958 г. китайским крестьянам сказали, что еды достаточно и они могут есть столько, сколько хотят на своих коммунальных кухнях. Они так и сделали, и к зиме еды не осталось.
Люди начали голодать. Один из лидеров партии позже оценил число голодающих в 25 млн человек в начале 1959 г. Мао отказывался верить, что огромные ошибки, допущенные государством, были причиной дефицита. Если некоторые регионы не смогли выполнить задания, сказал он, то это было только потому, что крестьяне прятали произведенное зерно. «Мы должны признать, что существует серьезная проблема, потому что производственные бригады прячут и делят зерно, и это является общей проблемой по всей стране», – заявил он. Когда некоторые чиновники попытались объяснить ситуацию, Мао ответил, что, если и были проблемы в некоторых областях, то это была «плата за обучение, которую нужно заплатить, чтобы получить опыт». Заместитель премьера Государственного совета и министр обороны Китая Пэн Дэхуай, приехавший из деревни и переживший голод в молодости, обвинил Мао в том, что он жертвует человеческими жизнями в погоне за невозможными производственными целями. За это его лишили звания, поместили под домашний арест, а затем сослали. Мао воспринимал любые сообщения о нехватке еды как личные нападки на его руководство и начинал более решительно продвигаться вперед со своей программой. Это означало, что у тех чиновников, которые знали, что на самом деле происходит, стало еще меньше желания вмешиваться.
