В то же время довольно просто наблюдать детей, пьющих смесь из бутылочки. В парках, в кино, на журнальных фотографиях. В этом, в том числе, причина того, что во многих европейских странах иммигрантки реже кормят грудью, чем местные уроженки. Так, турчанки в Швеции, например, делают это не просто реже турчанок, оставшихся на родине, но и реже шведок. Швеция — одна из тех европейских стран, где кормящих куда больше, чем у соседей, но иммигрантки этого просто не замечают. Книги им непонятны, местных подруг у них нет, а вот фотографии в журналах они видят — и делают вывод, что бутылочка-то, видимо, лучше, здесь всех-всех деток так и кормят…
Поскольку бутылочное кормление новоиспеченные матери видели много раз, они зачастую пытаются дать собственному ребенку грудь, держа его так, как если бы собирались дать бутылочку: голова на локте, лицо смотрит вверх. В таком положении младенцу приходится выворачивать шею, сгибать ее, и до груди он почти не достает.
Искусство — тоже порой источник неудачных примеров для подражания. На многих картинах младенец Иисус сосет сидя, вывернув шею. Обратите внимание, что изображен он обычно далеко не новорожденным, иногда уже даже годовалым или двухлетним. Новорожденные в массе своей не очень-то симпатичны, подросший ребенок будет лучше смотреться на картине (а такие дети, как уже было сказано, могут правильно сосать почти в любом положении). На некоторых же картинах младенец Иисусдаже не сосет грудь — он воззрился на художника, как будто ничего более интересного в жизни не видел, да еще так теребит в это время сосок, что аж больно смотреть.
Самоотверженность
Миф о героическом материнском самопожертвовании — тоже одна из причин того, что у многих младенцев проблемы с прикладыванием. Почему соску так больно? Если его ущипнуть, будет гораздо больнее, чем если ущипнуть где-то еще. Возможно, ему и нужно быть настолько чувствительным, чтобы реагировать на стимуляцию и запускать окситоциновые и пролактиновые рефлексы? Не обязательно. Осязание — на самом деле не единое чувство, а несколько, связанных с разными рецепторами и нервными окончаниями. Сосок мог бы быть очень чувствителен к давлению или прикосновению, но не к боли.
Сдается мне, что эта особая чувствительность к боли помогает контролировать, правильно ли ребенок захватывает грудь. Почему пещерные женщины кормили грудью, почему то же самое делают животные? Следуют ли они советам ветеринара, а может, наслушались о пищевой ценности грудного молока, об иммунных факторах в нем? Разумеется, нет. Основная причина, по которой четвероногие и двуногие матери дают грудь, очень проста: сделать так, чтобы ребенок замолчал. Детский плач — очень неприятный звук, который подталкивает мать к тому, чтобы как-нибудь его утихомирить. Грудь, руки, ласки, песенки — что угодно, но пусть он помолчит!
Что происходило в доисторической пещере, если у младенца был неправильный захват? «Ребенок плачет, я его прикладываю. Мне больно, убираю ребенка, он снова плачет, я снова его прикладываю. Снова больно, убираю ребенка…» И так пока не получится приложить ребенка удачно. «Ого, а сейчас-то не больно совсем! Ну пусть теперь сосет сколько хочет». Болью наше тело сообщает, что надо приложить младенца иначе. Так можно решить проблему раньше, чем появятся трещины, мастит, срыгивания, колики…
Но в более позднее время грудное вскармливание стали воспринимать в нравственных категориях. Хорошая мать продолжает кормить грудью через боль. Хорошая мать самоотверженно исполняет свой долг.
Взгляните на страдание в лице матери, дающей грудь вопреки жестокой боли! Взгляните, как она сдерживает слезы, что наворачиваются ей на глаза, как невольно громко вскрикивает, отнимая у младенца грудь! (доктор Хосе Х. Муньос «Мать, корми свое дитя!», 1941)
Хорошая мать не слышит сигналов собственного тела, она продолжает давать грудь, несмотря на неправильное прикладывание, пока ребенок не рассосет ей соски до трещин. Когда же она больше не сможет терпеть боль, страдать и мучиться, когда сдастся и переведет ребенка на смесь, тогда те же самые люди, что говорят ей в лицо: «Не волнуйся, сейчас такие хорошие смеси, детки прекрасно на них вырастают!» — так вот, те же люди будут судачить у нее за спиной о том, что современная-то молодежь и потерпеть уже не умеет.
В заключение остается добавить, что много миллионов лет подряд проблем с прикладыванием, похоже, почти не бывало. Ребенок после естественных родов оказывался на руках у матери в первые же секунды жизни, да там и оставался месяцами — а куда бы ему было деться? В пещерные ясли? Он не знал ни пустышек, ни бутылочек, а у его матери постоянно была возможность наблюдать за тем, как кормят своих детей другие женщины. В таких условиях почти все дети прикладывались правильно сразу, в противном же случае мать, как только ей становилось больно, немедленно исправляла захват. Не могла же природа предвидеть, что мы все поставим с ног на голову!
Но почему в природе все так сложно устроено? Если бы окситоцин работал поэффективнее, молоко бы просто текло струйкой, без всяких усилий со стороны младенцев; они могли бы сосать, невзирая на захват, и им не пришлось бы прикладывать усилия. У матерей не было бы ни трещин, ни боли. Мысль соблазнительная, но с реальностью она не соотносится. Если бы молоко текло само по себе, младенец никак не мог бы на него влиять. Чтобы количество и состав молока подстраивались под того, кто его пьет, этот кто-то непременно должен сосать активно. Поэтому-то молоко не льется само ни у какого вида млекопитающих, всем приходится прилагать усилия. Поэтому коров, коз и овец надо именно доить, а не просто подставлять им ведерко под вымя и выжидать, пока емкость сама собой наполнится.
Раз уж мы говорим о материнском самопожертвовании, позволю себе поговорить и о самом понятии «жертва». Значений у этого слова несколько, и одно из них ничем не плохо: «Акт самоотверженности или альтруизма, продиктованный большой любовью». Но слово это также может обозначать «действие, которое соглашаются совершать, несмотря на глубокое к нему отвращение», из-за чего возникает некоторая путаница.
Жертвует ли собой альпинист, чтобы достичь вершины? Можно ли так сказать о человеке, старательно готовящемся к экзаменам на юридическом факультете или много часов подряд упражняюшемся в игре на фортепиано? Их занятия явно не вызывают у них отвращения, они делают то, что хотят делать. Я, скажем, не хочу подниматься на гору и юристом быть не хочу, поэтому и занимаюсь другими вещами.
Хотите носить ребенка на руках — носите, хотите кормить его грудью — кормите. Хотите прервать работу на месяцы или годы, чтобы растить его, хотите отказаться от замечательного предложения работы за рубежом, чтобы остаться с семьей? Тогда именно так и делайте. Но только в том случае, если хотите этого сами. Если нет — то не делайте. Фраза «Я пожертвовала профессиональной карьерой, чтобы оставаться с ребенком» столь же абсурдна, как «Я пожертвовала отношениями с собственным ребенком ради карьеры». Речь не о жертве, речь о выборе. Жить — значит, постоянно делать выбор! Каждые сутки состоят из двадцати четырех часов, и тот, кто что-то делает, не может в то же время делать что-то иное. Выбирайте всякий раз то, что считаете лучшим, вот и все. Тот, кто делает то, что хочет, не отвергает то или иное, а достигает того или иного; он не жертвует собой, а побеждает.
