Итан вырос с неосознанным страхом природы и опасностей, подстерегающих его в лесу. Играть на улице было в порядке вещей, а вот лес его пугал. Теперь он работает консультантом по маркетингу на Манхэттене, встречается с друзьями в барах, а в свободное время любит ездить на музыкальные фестивали. Фестивали нередко проводятся вдали от городов, «посреди ничего», и Итан никак не может побороть свой дискомфорт от «грязи». Жить в палатках ему не нравится категорически, но его друзья и новая девушка это просто обожают. Итан чувствует себя слабаком и пытается задавить свои чувства и получать удовольствие от музыки, несмотря на некомфортную среду.
Он регулярно ходит в качалку и с удовольствием там потеет, но душ принимает только дома, потому что не доверяет плиточному полу в душевой спортзала. Он регулярно обеззараживает руки антибактериальным гелем, а также пьет таблетки от своих аллергий. Он ежедневно мажется кремом для защиты от солнца, а в путешествия берет свою собственную подушку. Он один из тех людей, которые в несколько слоев застилают бумагой сиденье унитаза в офисе, прежде чем на него сесть, и протирают дно рюкзака после того, как поставили его на пол в ресторане.
Быть Итаном нелегко; в конце концов, ему со всех сторон что-то угрожает.
ПРОБЛЕМА
Мы все страдаем от того, что Ричард Лоув, автор книги «Последний ребенок в лесу», назвал «синдромом дефицита общения с природой». Два-три поколения назад мы жили куда ближе к природе. До того как освоить сельское хозяйство, мы занимались охотой, собирательством, выпасом скота и рыбалкой. Все эти занятия требовали глубокой связи с окружающей природой. Нам нужно было понимать песни птиц, читать облака, знать направление ветра, следовать течениям, определять вредоносных насекомых и уметь позаботиться о больной корове. Само наше выживание зависело от этих знаний, и наши предки поднимались на вершину пищевой цепи, осваивая эти ценные умения. Они глубоко и искренне уважали природу, потому что понимали, что она питает их жизнь.
Мы были вынуждены держаться гораздо ближе к травам, деревьям, почве и четырем стихиям. Дождь был вопросом жизни и смерти. Мы берегли воду, потому что с утра кто-то должен был сходить за четыре километра и принести ее. Когда мы находили еду, мы радовались и благодарили природу. Если что-то съедобное падало на землю, мы это отряхивали и съедали все равно. Ничего не тратилось попусту. Остатки еды отправлялись в компост, а кости отдавали собакам, которые охраняли нашу землю и помогали охотиться; даже у них было предназначение и смысл.
Сегодня многие из нас живут в местах, где земля покрыта асфальтом, и единственный доступ к ней можно получить в «природных зоопарках», которые мы называем парками. Начиная от городских парков и заканчивая заповедниками, мы со всех сторон отгородились от матери-природы в попытке защитить ее от самих себя. Мы вторгаемся. Мы уничтожаем. Мы загрязняем. Мы оказались тем единственным животным, которое проходит через райский сад и по пути уничтожает его. В течение всего пары поколений мы разработали технологии и синтетические химикаты, которые позволили нам изолировать себя от природного мира и оторваться от круговорота жизни. Мы убиваем микробов антибиотиками; в наших быстрых машинах работает кондиционирование; чтобы обогревать свои дома, мы жжем природный газ, пришедший невесть откуда, вместо того чтобы рубить дрова; наконец, наша еда производится в лабораториях и на заводах.
Раньше мы ели растения.
Теперь мы едим дрянь, которая делается на заводах.
Все это сказывается на нас и физически, и психологически.
Теперь в мире есть парни вроде Итана, которые ходят по большому городу, пьют модные напитки, от которых им только больше хочется пить, и едят батончики, завернутые в пластик. Мы воюем за свои права на нефть, из которой делается этот пластик, и одновременно воюем против рака, который случается от искусственной еды, завернутой в этот пластик. Потом мы жалуемся на то, что мы усталые, толстые, больные и грустные, и ищем врача или гуру, который откроет нам тайну решения наших проблем, в то время как на самом деле искать ее нам нужно в собственном прошлом.
Мы забыли, откуда произошли.
Мы утратили связь с источником всей жизни и питания, которые получаем, и это наносит урон нашей способности исцелиться и воссоединиться с окружающей нас жизнью. Потеря связи между нашим организмом и той едой, которую мы едим, сильно способствовала превращению человечества в толпу голодных духов, бредущих по жизни в поисках машин, сумочек, диет, таблеток или секса, чтобы только почувствовать себя счастливыми и целыми.
Все начинается с почвы
История начинается с того, в каких условиях прорастает семечко, которое потом станет нашей едой. Почва миллионы лет служит колыбелью жизни. В этой богатой смеси минералов, питательных веществ, микробов, червей и разлагающейся органики мы можем наблюдать само чудо жизни. Именно в земле бактерии помогают превращать неорганическую материю в элементы, из которых строится та жизнь, которая нам известна. В узлах на стеблях определенных растений правильные бактерии в почве помогают дать ход этому всеобщему празднику и сделать так, чтобы все сложилось в нашу пользу. Растения в правильных условиях растут и процветают, и мы употребляем их в пищу. Мы также можем есть животных, которые употребляли в пищу эти растения, но это не меняет общей схемы: чистая органическая жизнь зарождается в чистой почве, где при наличии воды и солнечного света полезные бактерии (и кое-какие грибы) помогают семенам прорастать. Вот она, правда жизни. Вот как было раньше.
А теперь? Ну, теперь мы все с ума посходили, самонадеянно пытаясь улучшить жизнь при помощи химии. Фермеры раскатывают над своими полями пластиковую пленку и закачивают в почву метил бромида, чтобы убить все живое на полметра вглубь. Современная политика – уничтожить жизнь, чтобы потом вырастить еду, которая также мертва. Мы едим эту дрянь и удивляемся, почему нам нехорошо. В ней содержится куда меньше питательных веществ, нет полезных групп бактерий и уж точно не содержится жизненной силы.
Мы отказались от семейной фермы, на которой животные и растения сосуществовали на одной и той же земле. Курицы съедали насекомых, а козы – сорняки. Удобрение было продуктом жизнедеятельности животных, а не переработки нефти. Мертвые растения перегнивали, чтобы удобрить урожай на будущий год, а у животных были имена, и если им суждено было закончить свои дни на бойне, то их благодарили за службу.
Мертвая еда кормит мертвые души
Еда, которая выращена неестественным образом, дает нам куда меньше питательных веществ. Да, из нее можно получить калории, но разве это все, что нам нужно? В наше время происходит нечто, что мы все чувствуем, но не можем точно назвать. Что-то не так. Мы чешем в затылке и удивляемся, почему все вокруг уставшие, больные, несчастные и лишенные энергии. Думая об этом, мы жуем кекс, приготовленный на заводе, пьем молоко от больной коровы, принимаем таблетки, чтобы улучшить настроение, вдыхаем свинец и мажемся кремами, полными ингредиентов с названиями, которые не можем даже произнести.
