Коллективная глупость
Даже если фаталисты преувеличивают проблемы, разве это не служит определенной цели? Все же из-за эффекта негативности потери кажутся огромными. Так не стоит ли предпринять дополнительные меры предосторожности, пусть и ненужные впоследствии? Вдруг на этот раз предсказатели правы? Это стандартный довод индустрии кризиса. Но нужно подумать над более глобальной проблемой: «социальной глупостью», как назвал ее Манкур Олсон.
Олсон был гениальным американским экономистом, определившим самое большое препятствие на пути к процветанию демократического общества. Он изучал проблемы коллективных действий, когда люди, преследуя личный интерес, в результате вредят всему обществу – социальную глупость. Его самая известная книга «Возвышение и упадок народов» (1982) анализирует удивительную закономерность экономического роста после Второй мировой войны. Почему проигравшие Германия и Япония так быстро и неожиданно восстановились, что это назвали «экономическим чудом»? Почему победившая Великобритания стала «больной Европой»? Будучи мотором Промышленной революции в XX веке, она развивалась так медленно, что экономисты начали искать причины «британской болезни». Олсон диагностировал ее, как затвердевание экономических артерий, а писатель Джонатан Рауч позже окрестил «демосклерозом». Ее вызвало накопление одолжений группам особого интереса.
Олсон показал, как страдают страны, когда промышленники, союзы, фермеры, профессиональные общества и другие группы определенных интересов используют силу, чтобы закрепить цены, повысить доходы и зарплату, лоббировать субсидии, тарифы, налоговые лазейки и уставы для ограничения конкуренции. Это дорого обходится обществу, особенно бедным, у которых нет защиты. Но срабатывает социальная глупость: среднестатистический гражданин не заинтересован сражаться с определенным лобби.
Если нет крупных препятствий вроде войны, которая разрушила структуру власти Германии и Японии и дала их экономике свежее начало, группы особого интереса постепенно обогащаются благодаря обществу.
– Это смерть от тысячи порезов, – объяснил Олсон. – Что-то вроде искажения «status quo» встраивается в общество всеми этими сильными группами. Правила дискриминируют новых людей, новые компании, новые идеи, а именно из них общество должно черпать энергию. Так что возникает эдакий институциональный склероз, который перекрывает национальные артерии. Мне кажется, это одна важнейшая проблема общества. Ее трудно заметить, поскольку ни одна из социальных глупостей не фатальна сама по себе, но вместе они могут погубить общество.
Олсон признает, что торговля кризисом – неотъемлемая часть демосклероза, ведь ей часто пользуются политики и группы особого интереса. Они следуют известному афоризму Рама Эмануэля, бывшего мэра Чикаго и главы администрации Белого Дома: «Никогда не хочется впустую тратить серьезный кризис».
Общество в целом не получает выгоду от перегибания палки, реагируя на преувеличенную или выдуманную проблему, но не в интересах обычного гражданина разрушать иллюзию кризиса. Поэтому Цыпленок Цыпа сталкивается с небольшим скепсисом, и есть по крайней мере одна группа особого интереса, готовая сыграть роль Лисы, предложив быстрое решение.
Кризис может не быть настоящим, а решение – не нести долгосрочного добра, но политики слишком торопятся это выяснить. Они могут тут же получить рекламу и другую выгоду (например, взносы на кампанию), если бросятся на спасение. Какими бы ни были их методы, эффект останется, даже когда кризис пройдет.
Пока страна расширяет армию, военный истеблишмент не может снова уменьшиться до прежних размеров.
Как отметил в своей истории правительственного роста «Кризис и Левиафан» экономист Роберт Хиггс: «Бюрократия, предписания и субсидии не заканчиваются вместе с кризисом, как и особые интересы, которые получают выгоду из политики».
Цена кризиса растет, и дело не только в деньгах.
Мы тратим столько времени и энергии, волнуясь из-за мелких или выдуманных угроз, что в итоге отчасти жертвуем своей безопасностью.
Как и древние императоры, современные торговцы страхом мешают инновациям, породившим Великое обогащение. Ученые, занимаясь сельским хозяйством, Зеленая революция которого в середине двадцатого века кормила резко выросшее население Азии, ожидали такую же революцию в африканском сельском хозяйстве. Для этого хотели использовать генно-модифицированное зерно, но вторую зеленую революцию подавил Greenpeace и другие активисты движения «анти-ГМО» в Европе и Америке. Они не только пугали общественность (половина американцев считала ГМО нездоровой пищей), но заставила организации и правительства остановить финансирование исследований ГМО, что помешало фермерам в Африке использовать зерновые, которые бы накормили больше людей и решили проблемы питания. Торговля страхом даже заставила чиновников Замбии отказаться от иностранной помощи во время голода, потому что в продуктах содержались ГМО.
Считается, что каждый год больше миллиона человек умирает и по крайней мере 250 000 детей теряют зрения из-за нехватки витамина А и других микроэлементов, которые можно получить, потребляя разные виды риса, бананы и другую еду, уже производимую благодаря генетическим технологиям. Такой урожай считает безопасным большой ряд ученых, из них свыше 140 нобелевских лауреатов, которые назвали кампанию против ГМО «преступлением против человечества». Но разница во мнениях ученых и общественности здесь даже больше, чем несогласия по поводу эволюции и изменения климата.
У лауреатов нет бюджета Greenpeace, чтобы продвигать и рекламировать свою идею. Как и у детей, которые теряют зрение и погибают от нехватки витамина А.
Медицинские исследования готовы к собственной революции благодаря прогрессу генетики и цифровым технологиям. Но их тоже останавливают новые препятствия: высокие регулятивные барьеры, которые возникали постепенно, как часто и бывает при демосклерозе. Как только появляются проблемы с новым лекарством или технологиями, жертвы очевидны – легкая пища для журналистов и судебных адвокатов, которую можно использовать, чтобы объявить новый кризис и добавить меры предосторожности для будущих лекарств. Но самый крупный медицинский скандал – кумулятивный эффект всех этих предостережений. Они замедляют развитие лечения от ожирения, диабета, Альцгеймера и других болезней. За прошедшую четверть века средняя стоимость разработки нового лекарства с учетом инфляции выросла в шесть раз. Средняя цена теперь 3 миллиарда долларов (некоторые оценивают ее в 6 миллиардов), а процесс одобрения занимает больше десяти лет и сотни тысяч страниц документов. Этот скандал периодически привлекает внимание, если влияет на хорошо организованную группу, например пациентов со СПИД, которым удалось разрезать красную ленту, что задерживала введение лекарства, способного спасти им жизнь. Но обычно эту проблему игнорируют, потому что нет четко выявленных жертв.
Сколько людей погибло, ожидая открытия или одобрения спасительного лекарства?
Никто не знает размер этого «невидимого кладбища», как называют его экономисты, но несомненно оно огромно.
