— И?
— Перед убийством и сожжением трупов из первого двойника необходимо выкачать кровь и перелить ему кровь второго. Ваши враги будут очень внимательно осматривать трупы. Обескровленный труп второго двойника нужно уничтожить бесследно.
Он кивнул.
— Прекрасно. Думаю, никто лучше тебя не справится с этим. Все ли готово для моего отбытия?
— Да. Через несколько минут у Бранденбургских ворот приземлится «Шторьх»
[30]
.
— Кто пилот?
— Ханна Рейтч
[31]
.
— Отлично!
Он довольно потер ладони.
— Японская подводная лодка уже подходит к Мекленбургской бухте. Одновременно с ней из Гамбурга выйдет подводная лодка U-977, которая последует в Аргентину по ложному маршруту. Капитан проинструктирован.
— Он надежен?
— Это Хайнц Шаффер. Родился в Бранденбурге и прошел полный курс в учебном центре в Квенцгуте. Всегда лучше иметь про запас вторую легенду на случай, если противник не поверит в первую.
Он кивнул.
— Ты хорошо послужил мне, Мастер. Я бы с удовольствием взял тебя с собой, но знаю, что ты не согласишься. Гонорар за услуги уже переведен в тот банк, который ты указал. Это можно будет проверить. Немного позже. Номер счета будет сообщен тебе по радио только после того, как я ступлю на борт подводной лодки и получу шифрограмму от доверенных людей, что здесь все сделано так, как мы договорились. Пойми — мне нужны гарантии.
Мастер сидел неподвижно, словно статуя.
— И еще, — продолжал он. — Как-то, помнится, ты рассказывал о том, что ваши князья в древности брали в заложники детей тех вассалов, которые служили у них…
Он с удовольствием заметил, как на каменном лице Мастера проступила едва заметная бледность. Он любил, когда люди боялись его. Тем более приятно видеть, когда в страхе бледнеет человек, от взгляда которого по позвоночнику пробегает холодная дрожь.
— …Так вот. Мне пришлось взять в заложники твоего сына. Сейчас он на той самой подводной лодке, которая направляется в Мекленбургскую бухту. И как только я взойду на борт, твой сын будет отпущен.
— Куда отпущен? Через несколько часов там будут русские…
— Я думаю, что моих врагов вряд ли заинтересует какой-то узкоглазый мальчишка.
В тишине комнаты отчетливо послышался хруст сжимаемых кулаков. Но он продолжал улыбаться. Он был полностью уверен в собственной безопасности. Более чем уверен.
И он был прав.
— Счастливого пути, — еле слышно сквозь зубы произнес Мастер.
— Благодарю, — кивнул он. — И тебе счастливого завершения нашей последней операции.
Он шагнул к двери. Но остановился на полдороге, потер лоб и снова повернулся к неподвижной фигуре Мастера, все еще сидящей на полу в той же донельзя странной позе.
— Все хотел спросить тебя, да как-то было не до этого, — сказал он. — Почему за все эти годы ты ни разу не назвал меня так, как называли другие из моего окружения. И весь мой народ в том числе?
Лучи солнца, восходящего над полыхающим городом, преломившись в пламени, осветили черную фигуру, все так же неподвижно сидящую на полу. На секунду ему показалось, что эту застывшую статую, мало похожую на человека, внезапно объял жуткий кровавый ореол.
— У нашей Организации никогда не было ни господ, ни князей. Фюреров у нас не было тем более. И не будет.
Слова шли не от фигуры.
Они словно родились сами собой из окружающего воздуха.
И сейчас ему показалось, будто комната наполнилась тенями, которые вдруг одновременно заговорили изо всех темных углов, не освещенных багровыми лучами, падающими сквозь черную паутину светомаскировки, натянутой на бледный прямоугольник окна.
Его объял ужас. Противная ледяная дрожь пронзила позвоночник и мгновенно охватила все тело. Показалось ему, что тени шагнули из своих углов, холодными пальцами ухватились за его кости и начали рвать их в разные стороны, пытаясь выдернуть скелет из трясущегося от страха мяса.
— Помни о договоре! — взвизгнул он, выскакивая за дверь.
— Я помню о нем, — медленно проговорил Мастер, выдыхая из груди воздух и мысленно собирая в узор из сплетенных пальцев призраков, разбросанных по комнате. — Я помню о нем, Адольф.
Он усмехнулся одними губами.
Он знал будущее. И при этом он не был провидцем.
Он был Мастером.
Так прозвали его бойцы из элитного разведовательно-диверсионного соединения абвера «Бранденбург-800», которых он по заданию японского правительства натаскивал в искусстве убивать. Они считали его почти богом. С первого дня, когда он продемонстрировал этим недоверчивым переросткам лишь тысячную долю своего искусства. И до того дня, когда человек, именующий себя фюрером, истребил своих лучших офицеров, заподозрив их в причастности к заговору.
Мастер встал на ноги и подошел к окну.
«Люди делают историю, — подумал он, глядя на дымящиеся руины. — Но в последнее время они делают ее из рук вон плохо. Нет подразделения „Бранденбург-800“. Повешен хороший солдат и неплохой стратег его командир адмирал Канарис. Скоро умрет фюрер… Германия погибла… Но это не главное. Главное — погибла Япония… Нет, не погибла! Очень серьезно ранена. Бездарное правительство втянуло ее в эту войну — и вот результат… Может быть, в эту самую минуту какой-нибудь молодой парень из специального ударного авиакорпуса „Симпу“
[32]
, подчиняясь приказу безумного адмирала Ониси, взлетает на своем под завязку груженным смертью самолете с аэродрома Окинавы, чтобы через несколько минут врезаться в американский авианосец и погибнуть героем. Да вот только героем ли? Напрасная жертва… Если бы под белым хатимаки
[33]
имелось хоть немного здравого смысла…»
Мастер едва слышно скрипнул зубами.
«Но ничего. Время исправить ошибки есть всегда. Нужно лишь уметь им правильно распорядиться».
