Я чувствовал себя абсолютным аутсайдером. Все были заняты своими делами, и особого внимания на меня никто не обращал. Жизнь в ашраме состояла из утренних дискурсов, на которых Ошо комментировал тексты разных духовных учений или отвечал на вопросы учеников. В остальное время жители могли посещать терапевтические или медитативные группы, коих в общине было огромное разнообразие. Выбрать программу помогали работники главного офиса, которые интуитивно «считывали» с человека информацию и давали рекомендации.
Я относился ко всему происходившему с очень большой долей скепсиса. Хотя меня ничто не пугало, а скорее наоборот – возбуждало любопытство. Итак, я записался на несколько длительных программ и начал посещать утренние дискурсы. Ошо часто говорил о том, что значит найти себя, стать свободным, тихим и медитативным. «Чтобы научиться глубоко погружаться в себя во время медитации, – рассказывал нам Ошо, – сначала необходимо освободиться от обусловленности, которая держит нас в тюрьме старых, ограничивающих убеждений. Нужно научиться жить полной жизнью». Он также говорил о том, что слишком строгая дисциплина лишь укрепляет эго, и что гораздо важнее разрешить себе быть таким, какой ты есть, и научиться наслаждаться жизнью. Это было как раз для меня, потому что много лет я жестко ограничивал себя во всем, практикуя йогу и медитацию, и теперь чувствовал себя истощенным. Еще он говорил, что мы живем в ашраме не для того, чтобы его боготворить и следовать всему, что он скажет, а для того, чтобы обрести себя.
Я стал посещать групповую терапию, которая оказалась гораздо интенсивнее, чем калифорнийская. На сессиях я начал исследовать свою сексуальность, выражать гнев и боль более открыто и свободно, чем раньше. Это было то, к чему я так долго стремился. У меня появилось глубокое чувство, что я, наконец, нашел свой дом. Я решил пройти инициацию и стать учеником Ошо.
Во время посвящения каждый получает новое имя и малу (четки, состоящие из 108 деревянных бусин, символизирующих 108 разных способов медитации, и медальона с фотографией мастера). Услышав свое имя, я встал, подошел к Ошо и посмотрел ему в глаза. То, что я там увидел, потрясло меня до глубины души. Там была необыкновенная пустота. Когда я смотрел, у меня было такое чувство, что там никого нет. Я как будто видел саму вселенную. И все же этот человек, «которого нет», разговаривал со мной лично. Он говорил, что я не должен так настойчиво искать бога, что достаточно просто наслаждаться жизнью и бог сам меня найдет. Затем он спросил, сколько еще я собираюсь жить в ашраме. Сначала я сказал – четыре месяца (по крайней мере, я так планировал), но как только слова слетели с моих губ, я тут же добавил:
– А может быть, вечность.
– Вечность – это немного дольше, – услышал я его ответ.
Еще через несколько месяцев я действительно почувствовал себя частью коммуны. Я стал чаще посещать терапию и медитативные группы, а спустя еще немного времени был назначен плотником (хотя совершенно не разбирался в этом деле). Мне не понравилась моя работа, но быть частью большой семьи нравилось по-настоящему.
Моя преданность Ошо росла с каждым днем, несмотря на то, что в принципе я очень независимый человек. Меня не покидало чувство, что я нахожусь в присутствии самой истины. Это ощущение заполняло каждую клеточку моего существа и давало столько сил, сколько у меня вообще никогда не было. Внутри меня давно жило глубочайшее желание услышать истину, но никто прежде не осмеливался о ней говорить. Теперь же я не только ее слышал, но и чувствовал. К тому же опыт этого ученичества был для меня гораздо более существенным, чем все предыдущие эксперименты. Мои прошлые поиски истины казались теперь детской игрой по сравнению с тем, что происходило в ашраме. Но мне вовсе не было легко. Я чувствовал себя жутко неуверенно. Я потерял контроль. Меня переполняли сомнения и ненависть к работе плотника. Я жаждал снова делать то, что умел и что у меня хорошо получалось. Я терпеливо ждал, когда же меня пригласят вести терапевтические группы.
Примерно через десять месяцев после моего приезда коммуна переехала из Индии в Америку. Только несколько сотен человек удостоились чести жить в ней в период становления. Видимо, из-за того, что я был врачом, а им нужен был медицинский персонал, меня тоже пригласили. В Америке началось строительство большого города посреди орегонских прерий. Мы возводили жилые дома и офисы, центр терапии, огромный зал для медитаций, торговый центр с рестораном, два больших кафе, медицинский центр, отель и ферму, на которой выращивали собственную еду и держали домашний скот. На все это у нас ушло четыре года – при том, что мы работали по шестнадцать часов в день. В тот период мы почти не видели Ошо, поскольку он погрузился в медитацию тишины и отшельничества. Раз в день он проезжал мимо нас по пути в орегонские прерии.
Однажды я был на территории коммуны, и у меня появилась возможность пообщаться с Ошо лично. Нужно было обсудить несколько вопросов, связанных с моей работой в медицинском центре (это была одна из множества работ, которые я тогда выполнял). Еще ни разу я не оставался с ним наедине и поэтому ужасно нервничал. Я не знал, чего мне ожидать. Когда я вошел, он поприветствовал меня, и я тут же почувствовал себя легко и свободно. Комната, в которой он сидел, была очень красивой, но в ней не было мебели, только лишь стул и стереосистема. Вокруг царили тишина и покой. Наша встреча прошла очень просто. Когда я уходил, он поблагодарил меня за визит. Казалось, что не произошло ничего особенного, но внутри я испытывал глубокое умиротворение.
Однако через несколько лет в коммуне начали твориться странные вещи. Жители коммуны все чаще вступали в споры и ссорились между собой. Отчасти это происходило из-за того, что отношения между нами во многом противоречили тому, чему учил нас Ошо. Женщины, стоявшие во главе сообщества, стали злоупотреблять властью. Одна из управляющих коммуной давала очень дерзкие и вызывающие интервью на телевидении. Это подогревало накалившиеся страсти. Под предлогом того, что нам надо оградить себя от возможных нападок американского правительства, они организовали комитет по защите коммуны. Входившие в него носили при себе оружие. Наш изначально безобидный и радостный эксперимент превратился в кошмар. Назревал скандал.
Однажды ночью все женщины, управлявшие коммуной, покинули ее навсегда. Скорей всего, я никогда не узнаю правду о том, что случилось тогда на самом деле, да и вообще это давно перестало меня интересовать. Известны лишь некоторые факты. Было ясно, что женщины заболели паранойей. Они прослушивали все наши телефоны, копали подземные ходы, ведущие из их жилищ в город, планировали убийства правительственных лиц и прочие дикости. Ошо сказал, что ничего не знал об этом и позвонил в ФБР, чтобы прояснить ситуацию. Но власти были настроены против него, и в итоге его депортировали из Соединенных Штатов. Вскоре американской коммуне пришел конец.
Внутри меня все перевернулось, я чуть не сошел с ума. Мечта о жизни под руководством просветленного мастера в духовном сообществе среди таких же искателей истины, как и я, разлетелась на куски. Это было настоящее предательство. Даже если Ошо и не знал о большей части происходящего, все же он мог собрать женщин, управлявших сообществом, и каким-то образом их образумить. В конце концов, это была его коммуна. Я злился. Мне было очень больно. Я ведь поверил ему, а он не оправдал моего доверия.
