Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
– Хорош, Джонни, хорош! Хиляем, всё! Страх не отпускал никак, на лице Хиросима. И остальные замахали открыто у публики на глазах, но не видел дятел, не слышал, нет. Поднял на ноги свадьбу, кто мог еще, и не мог кто тоже, и сам с барабаном вместе в водоворот нырнул, со сцены не сходя. И сверх программы деньги вдруг клюнул. Купюру жадно схватил и в микрофон сказал: – Зинаиде и Коляну! Живите дружно, да было б все, что нужно! От электриков третьего блока поздравление! Другой раз объявил: – Бухгалтеру Лиде песню эту! Красавице нашей со счастья пожеланием и любви! Бригада наладчиков турбинного цеха дарит! И наладчики за электриками вслед в толпе замахали в подтверждение. Неохотно сначала за Кабышем партнеры, принужденно вроде, ниткой как за иголкой. Играли и улыбались еще, куда деться. А потом с собой тоже не справились и сами в чёс сорвались, за деньгами потянувшись. Да как не взять, когда дают, умоляют прямо, и не сыграть, в кулак уже парнас лихой свой заграбастав? И Вера с куплетами талмуд только листала впопыхах и всё слова шептала, повторяя. Едва за залом поспевала, за пожеланиями. И сцена ресторанная сдвинулась будто, поплыла. И они на ней с инструментами своими, как на кораблике, обо всем позабыв. Суббота настала золотая, а какая была? * * * А потом лихорадка опять, может, сильней еще. Деньги в закутке считали, улов свой. – Озвереть с мелочовкой этой! Чего суют! – Чего в карманах! Вывернули! – Душу нам! – Джонни разогрел! – Да вообще накалил Джонни! Сами из карманов добычу на стол выкидывали, кто сколько. В котел общий, в футляр от гитары – пригодился. – Ёлы-палы, вы чего? Под ухом бу-бу, радио! Тридцать, сорок, потом пятерик еще, сколько было там? Моих сколько, уже без понятия? По новой надо! – Чего опять такое, не в жилу! Совсем закопались! В поту сидели, всё отдышаться не могли. – Рвут на части комсомольцы, беспокойные сердца! – Это кого кто! Под сотню парнас! И бабай еще, подожди, своего слова не сказал! – Какой такой? – Слона-то я и не приметил! Да чурка там приезжий в халате, какой! Со стороны невесты вдруг бабай, кого вывернуть! – Так еще не вечер! Из всей компании басист только молчал один. И то в холод, то в жар его. Спросил обреченно: – Что ли, лабать опять пойдем? Клавишник не сомневался: – А что ли нет, парнас когда горячий? Заход еще последний! И гитарист обиделся следом, вдвоем все они, дуплетом: – Да как же без башлей мы, как вот? И сорвемся, значит, пустые, куда глаза глядят? Ты головой думай! Кивал басист, тер с мукой нос-картошку. И ветер вольный из окна разбитого в лицо простое дул, не остужая. Только шевелил волосы длинные, как у мушкетера. Кабыш страдания оценил: – На себе его потащишь? – Кого? – Драммера бухого, кого? Забыли об ударнике могучем, к храпу привыкли. На равных ведь сидел, глаза только закрыты. Примерился басист, растерялся: – Да как же я такого его, куда? – Бросим, значит? И побежали? Пускай он? – Нет, нет! Мотал басист головой по-детски, не кивал уже. И Кабыш удивлялся строго: – Что – нет? Не побежали? А чего ж тогда? И ведь правда опять была. Не бросить, не уйти никак. Только не Вера хитро сети плела, сам теперь себе Кабыш расставлял. Гитарист со смеху умирал, за уроком наблюдая: – Джонни, был ты где, Джонни! Соскучились! – И я! – Вспоминал? – Про парнас. – Не отшибло на партийной работе? – Обострилось, наоборот. Что треть моя. – У вас там тоже, что ли, парнас? Улыбался Кабыш. Ноги их босые с Верой всё терлись под столом друг о дружку от хозяев отдельно. Но клавишник мимо ушей не пропустил: – Ты про треть чего там? Или так вообще? – Конкретно. Огорчился гитарист: – Лажа, Джонни. С Веркой пятеро нас, нет разве? И клавишник, как всегда, не замедлил, ясность внес: – Вспомни еще! Жили-были! Треть твоя, когда солевича давал, а мы возле тебя смурами, сказка такая старая! Не понял Кабыш: – А сейчас нет, что ли? – Что сейчас? Ты солевича? – Вы смурами. Мухами сонными. – Навозными еще скажи. – Сказал сам! Смеялся гитарист все: – Каким ты был, таким и остался, Джонни. За рубль удавишься! А клавишник к футляру скорей рыпнулся, момент почувствовал. Но Кабыш все равно проворней был, не на того напал. Парнас крышкой прихлопнул и потребовал еще: – В кармане там чего, давай. Вопроса не понял клавишник: – А чего в кармане? – Доставай. – Рука, Джонни. – С рукой вместе. – Джонни, я на стол всё выкатил, ты чего? – Еще! Обиделся клавишник, голос дрогнул: – Да как же ты, а? За кого меня! Друзья старые! Джонни, ты кочумай! И тут же сам бумажку из кармана и вытащил – близко Джонни придвинулся. – Подавись! Заметил Кабыш: – Да и вы тут не больно изменились! Он купюру в футляр сунул, в парнас общий. Но крышку только открыл, все разом к столу бросились, деньги хватать стали, напасть вдруг. И гитарист басовый чуть всех не скорей, очнувшись. Толкали друг друга, ненависть прямо в глазах. По углам потом встали и еще пересчитывали, кто сколько вырвать успел. Кабыш тоже свое ухватил, в накладе не остался. По карманам добычу рассовывал с лицом перекошенным. А потом в обратном порядке все они, не сговариваясь. Гитарист первым деньги в футляр опять швырнул. И другие следом тоже карманы по новой выворачивали, вопросов не задавали. На место молча вернули, что в горячке выдрали, и в зал чесать дальше отправились, куда ж еще им. Как точку поставил гитарист: – Нехорошо парнас раздеребанили! * * * Только не уйти уже со сцены совсем было, хоть усталость давно жадность пересилила, качало аж “Пульсар”. Но захрипел вдруг Кабыш рок нездешний, с ума сошел. И Вера тут же рядом встала, дуэт придумала. А потом вообще на колени к нему села. И у зала целовались на глазах, номер такой. |