Онлайн книга «Милый Ханс, дорогой Пётр»
|
От Петро ускользнул, повторил номер. И от Лары увернулся, тоже к нему со всех ног. И за дверью своей со сцены лабухи скрылись, пробирался пока. И это было уже. Подняли они в закутке головы, замахали, еще в игры с ним играть хотели, заскучав. Но мимо Кабыш, по коридору опять, где она? И хозяйство насквозь все прошел, как ножом пропорол. А обратно уже крадучись, по углам в полутьме тихо рыская, и Карабаса близко голос услышал: – Валерка, чего дурью маешься? Среди ящиков тоже он, закутки в хозяйстве сплошные. – Что вот чарлик фонит? Слышно, нет? – Райд скажи, чарлик при чем? – не согласился Кабыш. – Или журавль еще кривой. – Сам крепил? Ну, руки оторвать! – А может, и райд, ухо у тебя свежее, – покивал бородой Карабас. Тихо, вполголоса он. На коленях Вера сидела, глаза прикрыв. – Зря в чарлик уперся, райд как пить дать, – сказал Кабыш. – Не давай, не надо, – усмехнулся Карабас. – Сперва с СИУРов меня, насчет пить. А неделю тому с блока метлой вообще, ну, вот с четвертого этого, как? И смена даже сейчас моя, пить не пить. Вздохнула во сне Вера, Карабаса крепче обняла. Лицо безмятежное было. А может, и не спала, глаза не хотела открыть. В ответ в макушку ее Карабас поцеловал: – Задрушляла! И на Кабыша замахал: – Валерка, с ханкой ну тебя! От греха подальше! – Райд! – напомнил Кабыш. – Заметано! – отозвался вслед Карабас. * * * Догнала: – А за мной чего ж, не за Иркой своей? Вдруг в ярости на него даже. И к себе за плечи развернула. Мужчина кто из них? – Нет, вот звала я тебя? Звала, ты скажи? Что в общагу ко мне, из душа голую! – В халате! – А в комнате душил кто? Да присосался! Никуда вообще от тебя! Что и сказать, не знал. – Ну, реактор. Рассмеялась, ждала: – Опять с реактором своим! Да забодал! Ну, ты всех уже! Так хиляй, чего ж ты, раз реактор? Сам-то? Давай! Молчал Кабыш. И тоже отвернулась Вера, лицо вдруг горько пряча. – Прибежал! А до реактора тоже жизнь была! – Видел я твою жизнь. С бородой она. Тихо рядом теперь стояли, близко. В закутке далеко лабухи смеялись, ничего им. – Если б не каблук… – сказал Кабыш. – Сломался он, Валик. Нет, из двоих мужчиной он был. Бутылки на пол свои поставил наконец. И раздевал уже, в платье проклятом путался концертном. Да сдирал подряд всё, и на руки скорей подхватил, сама подпрыгнула. Но поехала стена вдруг у певицы за спиной, ящики с тарой пустой. И на пол повалились они под посуды грохот, и засмеялась Вера: – Салют прощальный! Не каблук, так стена, всё одно. Что снять успел, на себя впопыхах натягивала. – Эх ты! И по коридору пошла, всё. * * * Разжимал Петро с бутылками руки, опять, что ли, заклинило. – Ну-ка! Ё-моё, клешни! Да чего такое! Ты отпустишь, нет? Отнял, силу всю немалую применил. И к столу быстрей Кабыша подтащил. Всего заклинило, не руки только. Выпили. Полез Кабыш с объятиями, он теперь. И Петро отбивался, уговаривал, его очередь: – Ладно, ты чего? Да понял я, что темнишь. Что ж, не понял тогда, думаешь? Да сразу! И что вот придешь рано-поздно, знал, а куда ж ты денешься! – Так жахнет опять! Горит, сука! – Может! – И чего? Не знал Петро, еще скорей налил. – Да пришел ты, главное, вот чего! И отпустило Кабыша за руками вслед. – Это как это ты тогда понял? – Так ты был и есть темнило! – А приду что, не денусь? Опять Петро налил, по третьей уж сразу: – Ну, ты вот… такой. Соврешь и каешься. И головой закрутил Кабыш, вокруг уже смотрел. На Петро рядышком, на людей в переполненном зале, увидел. И на Петро опять. Вот дружба она и есть, отпускает когда. И у стола кореша все, и не присели даже, не до того. Тут же и музыка заиграла, “Пульсар” опять на пятачок свой вышел. И Кабыш к сцене рванулся, совсем уж полегчало. Нет, догнал в толпе Петро, начеку был: – Ух, какой! Ну, смотри у меня! Упирался Кабыш, в объятиях вертелся зря могучих: – Да как гондон меня! – Кто? – Они! И за столом еще смеялся, за живот хватался: – Пустых чешут! Не понравилось Петро, не понял даже. – Так свои ж все, нет? Родные? Свои ж ребята! – И обиделся совсем: – А чего ж, Валерка, пустые даже если? Не люди, что ли? И Кабыш полез снова: – Ладно, Петро! Не успел Петро огорчиться: – Ё-моё, Валерка, нормально! – Прорвемся! – А нет, что ли? Как уж подбодрить друг дружку, не знали, на ногах стояли еле. И Петро на гора выдал, постарался: – Даже тысяча рентген не положат русский член! Подмигивали с улыбочками, за стол уже хватаясь. – А насчет члена, – сказал Кабыш. – Ну-ка! – У Ларки что – бемоль, как? – Какой такой? – По-нашему “живот”. – И чего? – спросил Петро. Срезал кореш. Рюмку как раз Петро поднял, а тут под руку он. Нет, проглотил. И как приступ у него вдруг, закуску со стола хватать стал, пихал в рот ненасытно, из ушей лезла. Сам Кабыш испугался, на аппетит его волчий глядя. Бросился в толчею Петро, быстрей Лару свою схватил, к себе прижал. И в толпе пропали, зря Кабыш высматривал. У стола он остался ждать, возле бутылок на посту. Но не вытерпел потом, побежал тоже. Нырнул скорей к Петро опять в объятия, а заодно и Лара приласкала, перепало и ему нежности. Еще к себе в движении притянули, и близко он лица их видел – ни печали, а тревоги и подавно. А потом глаза молодожены прикрыли блаженно, и Кабыш прикрыл тоже. Втроем танцевали, лбами прижавшись, и порознь еще, музыка когда разлучила. И вскрикивал со всеми Кабыш, извивался, “Пульсару” махал, чтобы жару больше поддал. * * * Проснулся, глаза всё не открывал, хоть о нем говорили. Вот о нем потому что. – И в Гомеле Джонни вдруг! Доброе утро! Ну, с ума сойдет! |