Толкаю калитку и оглядываюсь по сторонам. Нужно всего лишь миновать двор – и мы будем в безопасности. Хотя бы на время Тьмы. Мне кажется, что я упаду прямо в гостиной и не встану, даже если случится апокалипсис. На силе воли поднимаюсь по ступенькам крыльца и открываю дверь. Дом встречает теплом и запахом, похожим на иланг-иланг. Тут же зажигаются световые шары, и я оглядываюсь. Пусто.
– А мой братец неплохо устроился, – замечает Адель, входя в гостиную. Она сбрасывает с себя плащ и садится на диван.
– Тебе надо отдохнуть, – говорит Вергилий, глядя, как я мучительно пытаюсь снять сапоги. Подходит ко мне и, опустившись на колени, разувает. Упираюсь ему руками в плечи, чтобы не упасть. Адель надменно фыркает.
Благодарю его за помощь и ковыляю к капсуле очищения. Все, у меня больше нет сил. Прижавшись спиной к стене, медленно сползаю вниз и закрываю глаза.
– Эй! – доносится до меня знакомый голос, но я не понимаю, чей он. Открываю глаза. Зрение не сразу фокусируется. – Дан, тебе плохо?
– Мне никак, – одними губами произношу я. Кто-то снимает с меня одежду, я хочу прекратить это, оттолкнуть нахала, но у меня нет сил. Чтобы ни случилось, я не могу противостоять. С меня снимают блузку, и я ощущаю чьи-то теплые руки на своей спине. Наверное, это Вергилий. Хотя, может быть, уже вернулся Маллори…
– Не выключайся, слышишь?
– Отстань…
– Ты ранена, нужно обработать раны, – голос раздается совсем близко, у самого уха.
Ранена? Черт, я даже не заметила. Все-таки адреналин – великая сила… Тщетно пытаюсь проморгаться, но перед глазами все так же муть. С меня снимают штаны и, подняв на руки, куда-то несут. Ставят на ноги, придерживая за плечи. Сверху на меня льется свет, и я чувствую себя, как в огне. Кажется, что крик сейчас разорвет мне горло, но до слуха не долетает ни звука. Я лишь жадно хватаю ртом воздух и падаю на своего помощника.
– Еще чуть-чуть, – шепчет голос, но мне уже все равно. Я выключаюсь.
Открыв глаза, вижу, что лежу в кровати, до подбородка укрытая тяжелым одеялом, похожим на густой дым. Приподнимаюсь на локтях и оглядываюсь по сторонам. Это не та комната, где я провела свои первые дни в Эливаре, а спальня Маллори. Последнее, что я помню – световой душ. От этого воспоминания мне становится не по себе. Если Вергилий раздел меня, то есть вероятность, что он видел метку проводника…Черт! Как не вовремя! Есть маленькая надежда, что мной занималась Адель, хотя она была не в себе, чтобы играть роль сестры милосердия. Но и брюнет тоже был не в блестящей форме… Может быть, и не заметил ничего…
Бросаю взгляд на себя. На мне белая мужская рубашка с длинным рукавом. У меня болит голова, и от слабости все кружится перед глазами. Я до сих пор не верю, что смогла пережить вчерашнюю схватку. Шанс, что я смогу победить, был мизерным. Провожу рукой по затылку и нащупываю шишку, размером с яйцо. Ну, все понятно. Жаль, здесь нет льда и целебное питание Маллори недоступно.
Собираюсь заставить себя подняться, когда в комнату без стука входит Вергилий. На нем чистая рубашка и штаны из шкафа Маллори. Черные волосы гладко зачесаны назад и убраны в хвост. Над бровью тонкий, едва заметный шрам после удаленной настройки. Он садится на край кровати и кладет мне руку на лоб.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Вергилий. Он холоден и сдержан. А то, как смотрит на меня, подтверждает мои худшие опасения. Он видел метку.
– Это ты переодел меня? – спрашиваю я. Голос хрипит и срывается. Пальцы становится ледяными. Рука Вергилия, все еще лежащая на лбу, кажется камнем.
– Да. У тебя было сильное кровотечение. Нужно было обработать рану и перевязать, – говорит Вергилий и смотрит на меня. – Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Спасибо, что помог мне, – облизывая разбитые губы, говорю я. Хотя прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Во взгляде Вергилия вспыхивает ярость. Даже на щеках выступает румянец. Он рывком сдирает с меня оделяло, обнажая ноги. Волна, которая проходит по кровати, отзывается у меня в голове дикой болью. С губ срывается стон, и я сжимаю пальцами виски. Но Вергилий не обращает на это внимания. Он слишком зол, чтобы жалеть меня. Швыряет одеяло на пол и одним движением задирает край моей рубашки, где пульсирует метка.
– Как ты объяснишь мне это? – с тихой яростью, спрашивает Вергилий. Его пальцы касаются метки, и мне кажется, что она загорается огнем. Отталкиваю от себя Вергилия и с трудом сдерживаю слезы, которые подступают к глазам. – Какого черта ты лгала мне, Дана? Зачем притворялась? Хотела по-тихому увести ключи и сбежать? Отвечай!
– Нет, нет… Все было не так! – дрожа, говорю я. – Я не лгала тебе. Я не знала, что я проводник! Начала понимать, только когда увидела такую же метку у тебя.
– Врешь! Нельзя жить и не знать о таком!
– Нет! Это правда, я ничего об этом не знала! – тоже кричу я, потому что хочу, чтобы он наконец меня услышал.
– Теперь мне понятны все эти твои вопросы про проводников! У тебя одной в семье такая метка? – сурово спрашивает Вергилий. – Отвечай! Ну!
– Нет, у моих родителей и сестры, – хрипло произношу я, глядя в темные глаза, в которых танцует безумие. Мне становится страшно, что он сейчас ударит меня. А я не в том состоянии, чтобы драться с ним.
– У тебя оба родителя – проводники – и никто ничего о вас не знал! Ты врешь, вот как пить дать, врешь! – глухо кричит Вергилий.
– Нет!
– Лгунья! – орет Вергилий, и мне кажется, что от этого звука сейчас обрушится потолок.
– А ты что, знаешь всех, чтобы быть уверенным в этом? – вставая с кровати, говорю я. Меня шатает. Чтобы не упасть, хватаюсь за спинку стула.
– Сотню людей не так сложно помнить! И тебя в этой сотне никогда не было! А для нашей организации это невозможно! – подойдя ко мне вплотную, говорит Вергилий.
– Ну, значит, ты не так хорошо знаешь возможности своей организации! А быть может, в ней есть свои тайны! Я сказала тебе правду! И мне больше нечего добавить к этому, – уверенно произношу я и даже вскидываю подбородок, чтобы добавить правдивости.
– Если мы вернемся, я должен буду поговорить с твоим отцом. Как ты понимаешь, я не могу оставить твою ситуацию без внимания и обязан сообщить руководству, – холодно произносит Вергилий. – Я не смогу отпустить тебя.
– И что будет потом?
– Скорее всего, вас накажут. В твоей семье не было странностей? Может быть, родители часто уезжали или скрывались от кого-то?
– Мы всегда жили на одном месте, – отвечаю я, желая откопать в памяти важные детали своей принадлежности к проводникам. – Мама работала в больнице, а папа следователем… И они не любили путешествовать.
– Ты знаешь своих бабушек и дедушек?
– Нет, они погибли еще до моего рождения.
– Со стороны обоих родителей?
– Да. У папы они попали автокатастрофу, а мама не знает своих, она росла в приюте.
