Книга Убийца из прошлого, страница 51 – Валерий Введенский

Княгиня раздраженно махнула рукой, потому что увидела Нюшу с Прыжовым. Те отошли от кузницы подальше, не заметив прибытия Сашеньки. Молодая вдова, видимо, озябла (или сделала вид, что озябла), и доктор нежно растирал ей пальцы.

«Влюбился, как гимназист в хористку, — разъярилась княгиня. — Только вот у хористки сифилис».

Поддерживая обеими руками подол шубы, Сашенька решительным шагом направилась к ним.

— Отойди от нее, — крикнула она, приближаясь к Прыжову.

— Сашенька? — удивился Лёшич. — Что ты тут делаешь? Я думал, вы давно в Подоконникове. Неужели и у вас подкова отвалилась?

— Как бы чего не отвалилось у тебя. Если от Нюши не отойдешь, точно отвалится.

— Да что с тобой? Какая муха укусила?

— Белая, — огрызнулась Тарусова. — Разве не видишь, сколько их вокруг? — И, перейдя на шепот, сообщила: — У Нюши сифилис.

Но Пшенкина ее услышала:

— Да как… как вы смеете? — возмутилась она.

— Шелагуров наплел? — предположил Прыжов.

— Не наплел. То правда. Здесь вообще Содом с Гоморрой. Все друг с другом совокупляются, словно кролики. А Нюшин муженек вообще ни одну не пропустил.

— Неправда, — возразила вдова.

Сашенька отмахнулась от нее:

— Позволю себе напомнить, что твоего мужа убили не в вашей супружеской постели, а в сортире у любовницы.

— Тогда тоже напомню, — не дал Нюше раскрыть рта Прыжов, — что я исследовал труп Петра Пшенкина. И никаких сифилитических поражений не обнаружил.

— Ошибся, — предположила княгиня.

— Исключено. Я свое дело знаю.

— А ты Нюше сказал, что женат?

— Про это знаю, ваше сиятельство. — Пшенкина неожиданно для Сашеньки горделиво подняла голову и уставилась на нее. Княгиня дерзкий ее взгляд выдержала, но про себя отметила, что Нюша не столь забита, как ей казалось. Характер-то у вдовушки сильный. — Но я теперь женщина свободная, кого хочу, того люблю.

— Господи, что он делает? — схватилась за сердце Сашенька, увидев что Онуфрий поднял лошади ногу и ухналями ^[77] стал прибивать подкову. — Ей же больно.

Нюша, вдова извозопромышленника, едва сдерживая улыбку, объяснила Сашеньке:

— Что вы, ваше сиятельство, ей щекотно.

— Это варварство!

— Тебе больно, когда ногти стрижешь? — уточнил у Сашеньки Прыжов.

— Нет.

— Копыта — те же ногти, кровеносных сосудов и нервов там нет.

Когда Сашенька с Шелагуровым снова разместились в санях, Онуфрий подошел прощаться:

— Я-то думал, с новым заказом пожаловали, — сказал он помещику. — Предыдущая-то штуковина пригодилась?

— Еще нет.

— Знатно ее наточил?

— Молодец, — похвалил Онуфрия помещик и велел кучеру: — Трогай.

Воскресенье, 6 декабря 1870 года,

Санкт-Петербург

Чтобы снизить расходы, жители Петербурга селились как можно ближе к месту службы. По этой причине судьи, следователи и присяжные поверенные снимали жилье в Литейной части, где располагался Окружной суд.

Бражников обитал в доме на углу Баскова переулка и Надеждинской ^[78] улицы. Номер квартиры Добыгин, конечно же, не помнил, пришлось искать старшего дворника.

— Опять кого-то убили? — всплеснул руками тот. — Неужто Великого князя?

— Что ты мелешь, дурак.

— Дык в пятницу, когда извозопромышленника прикончили, за Петром Никанорычем городовой пожаловал. А сегодня сам господин полковник. Не иначе, министр дуба дал…

— Хватит языком молоть. Номер квартиры.

— Сорок пятая.

Добыгин пошел к парадному входу, швейцар распахнул перед ним дверь.

— Вашему высокопревосходительству не туда, во двор ступайте, а там по черной лестнице на пятый этаж, — развернул его криком старший дворник. — Петр Никанорович от жильцов нанимают.

— От жильцов? — удивился полковник. — Куда он жалованье-то девает? ^[79]

— Куда и все. Пропивает.

В петербургских доходных домах вынужденно соседствовали семьи с разным достатком: квартиры с окнами на улицу сдавались лицам обеспеченным, вид на дровяные сараи во дворе и запах выгребной ямы предназначались жильцам попроще. Но многим даже такая убогая квартира была не по карману, им приходилось снимать комнату (или даже угол) у основных арендаторов.

Дверь полковнику открыла служанка квартирохозяйки:

— Почивают они-с. Пьяными ночью пришли-с, вряд ли добудитесь, — сообщила она, кокетливо поправляя фартук.

От перегара дышать в вытянутой «чулком» комнате было нечем, потому первым делом Добыгин распахнул настежь окно. Свежий морозный воздух заставил Бражникова поежиться, однако разбудить не смог. Пришлось полковнику отхлестать следователя по щекам:

— А ну просыпайтесь.

Петр Никанорович пробурчал спросонья:

— Тохес, отстань…

Тогда Добыгин скинул одеяло. Вслед за ним на пол свалился Бражников.

— Тохес, какого дьявола? — возмутился Петр Никанорович, но, приоткрыв опухшие глазки, разглядел нежданного гостя. — Господин полковник?! Простите. Спросонья подумал, Тохес буянит. Мы с ним вчера отмечали… Выпить найдется?

Добыгин вытащил из шинели фляжку, с которой зимой не расставался. В ней всегда был коньяк — вдруг мороз проберет до костей? — и сунул Бражникову. Тот с жадностью присосался.

— И что отмечали? — спросил полковник, дабы поддержать разговор, потому что излагать дело, по которому заехал, было преждевременно. Нужно было сперва дождаться, когда похмелье пройдет.

— Тсс! — поднес палец ко рту Бражников. — Большой секрет. Знаете, кто Ломакина подстрелил? Тохес.

— Погодите-ка! Что за Тохес? Такого не знаю.

— Антошку? Ну как же, из сыскного, чиновник для поручений.

— Выговский? Он же летом в отставку.

— Ну да. Теперь у Тарусова помощничком. Но вчера они поругались, Тохес на шефа обиделся и в суд не пошел. А тут Ломакин с Дуплетом…