Онлайн книга «Все имена птиц. Хроники неизвестных времен»
|
Неужто, думал Гиви, он и впрямь боится? Ох, если уж и он так боится! – Завтра с утра выступаем! Собери людей! – За… с утра? – недоуменно повторил Дубан. – Вы ж там будете к закату, о повелитель! – Вот и хорошо, – благосклонно кивнул Шендерович. – Мы их выманим, этих ифритов! – Но к ночи их сила упрочится! – Ничего-ничего! Пусть упрочается. Положись на своего царя. Делай, о Масрур! – На голове и на глазах, о повелитель, – неуверенно произнес Масрур. Он прижал в знак почтения руку к сердцу и вдруг, покачнувшись и закатив глаза, рухнул на ковер. – Ну что это, – укоризненно произнес Шендерович со своего сиденья, – ну нельзя же так… – Это он от страха! – прошептал Гиви, чувствуя, как по спине ползут противные липкие мурашки. – Масруру страх неведом, – укоризненно сказал чуткий Дубан. Отстранив воинов, кинувшихся к своему начальнику, он склонился над упавшим и стал щупать ему запястье, печально покачивая головой. Затем обернулся к Шендеровичу. – Ему надобно сделать кровопускание, о Великий, – сказал он, – твой недостойный слуга, если позволишь, займется этим незамедлительно. Ибо, – он вновь покачал головой, на сей раз зловеще, – я вижу дурные признаки… – Хорошо, – нетерпеливо сказал Шендерович, – потом доложишь о его состоянии. Все? Кушать хочет, подумал Гиви, глядя, как четверо крепких воинов укладывают Масрура на импровизированные носилки из копий. – Не все, о Радость Народа! – сказал Джамаль ласково. – Ну что там еще? – вопросил Шендерович голосом утомленной кинозвезды. – А судебные дела? А неразрешимые судебные дела? Кому, как не тебе, развязывать узлы, каковые никто более развязать не способен? – Такие узлы обычно рубят, – сухо сказал Шендерович. – Только не в суде, – возразил Джамаль. – Впрочем, сие дело мелкое и именно посему трудноразрешимое. И ежели ты откажешься, ибо утомлен и желаешь приступить к трапезе… Придворные вновь начали осторожно переглядываться друг с другом. Странный обморок Масрура явно произвел на них неблагоприятное впечатление. Быть может, думал Гиви, они сочли его за дурной знак? Лично я бы счел… – И кто посмеет меня за то осудить? – загремел Шендерович. – Вы тут обабились совершенно, сами ни на что не способны! Да, меня утомили ваши жалобы! – Прости, о Луноподобный! – Да ваше судебное дело не стоит выеденного яйца! – Такая мелочь, – подсказал Джамаль. – Воистину мелочь! Сейчас увидите, как надобно разбираться с неразрешимыми проблемами. Излагайте! Бедный Миша, сокрушенно думал Гиви, не хотел бы я быть на его месте! Это же ни покушать, ни отдохнуть… А ему вроде нравится… Или просто лицо держит – разве у Миши поймешь? – Вот почтенный кади и изложит тебе суть сего запутанного дела. Кади вскочил, поклонился, прижав руки к груди, потом неловко, оставаясь в согнутом положении, размотал свиток. – Дело-то простое, Опора Справедливости, – запинаясь, проговорил он, – однако ж добром решить его никак не удается. Трое лоточников ходили торговать по дорогам, а в караван-сарае встретились, подружились и решили дальше ходить вместе. И вот удача улыбнулась им, о радость мира, и они наторговали большую сумму денег. Однако ж показалось им того мало, и решили они пойти с товаром дальше, а деньги, убоявшись, спрятали в месте, ведомом им одним, дабы на обратном пути выкопать их и разделить. Однако ж когда вернулись они, то обнаружили, что тайник их пуст, а деньги пропали. Видно, ночью одного из них обуяла жадность, и, пока друзья и спутники спали, пошел он и выкопал все накопленное. И вот теперь показывают они друг на друга, и кричат, и обвиняют друг друга, и готовы выцарапать друг другу глаза, однако ж никто не сознается в краже, и как разобраться с сей жалобой – неведомо, ибо жалуются все они и на одно и то же, однако каждый отводит от себя подозрения, кивая на других. Шендерович несколько ошеломленно почесал в затылке. – И все? – спросил он. – Все, о Суд Совести, – ответил кади. – А это… может, кто другой позаимствовал накопления? Подглядел да и откопал сокрытое? – Они уверяют, что сие невозможно, о Праведный! И это единственное, в чем они показывают согласно! – А следственный эксперимент проводили? – Что, повелитель? – озадаченно спросил кади. – Ну, там, на место преступления, отпечатки пальцев, там, может, это… грязь под ногтями. Кто-то ведь отрыл, перезахоронил? – Что до грязи под ногтями, то сие у них имеется в избытке, – вздохнул кади, – ибо люди это низкие и нечистоплотные. А что до отпечатков пальцев, то, что ты под сим разумеешь, мне неведомо. Они там все залапали, пока раскапывали пустой тайник, – и друг друга в том числе. Ибо хватали друг друга за рукава и полы, да и за грудки тоже, крича: «Ты виноват!», «Нет, ты виноват!», «Вор!», «Разбойник!» и прочие оскорбления. – А допросить? – ласково, наподобие Джамаля, осведомился Шендерович. – Ну, немного допросили, не без того, – вздохнул кади, – ну так они то сознаются, когда уж совсем невтерпеж, то опять спохватываются, отказываются от своих слов и начинают валить друг на друга. – Ну так осудите всех! – нетерпеливо сказал голодный Шендерович. Гиви внутренне содрогнулся. Кади содрогнулся наружно. – Как можно? – воскликнул он, позабыв прибавить «повелитель». – Все они жулики, ежели честно, но виноват-то один! Джамаль громко и протяжно, явно демонстративно вздохнул. На честном лице кади постепенно проступало глубокое разочарование, как у ребенка, у которого обманом отобрали конфету. Гиви стало стыдно. Бедный Миша, думал он, ему же еще хуже! Он же на виду! Как же он выкрутится, бедняга? Шендерович замер на миг, прикрыв глаза. У подножия трона замер кади. Пол чуть-чуть покачнулся. Придворные вновь начали перешептываться. Шендерович открыл глаза. – Мелкое это дело, о кади! – произнес он звучно. – Незначительное это дело! – Э? – оживился кади, в глазах которого вновь вспыхнула надежда. – Столь незначительное, что оно недостойно моего времени. С ним и мой визирь справится, причем в один миг, – Шендерович величественно кивнул в сторону Гиви, – ибо мудрость его велика и превосходит вашу, хотя и не достигает моей. В чем вы сейчас и убедитесь. Гиви в ужасе зажмурился, ощущая, как пол уходит из-под ног. Или это опять землетрясение? Он осторожно открыл один глаз. Все смотрели на него. |