Книга Лекарь Империи 4, страница 24 – Сергей Карелин, Александр Лиманский

Шаповалов работал быстро и точно, как автомат. Через минуту второй узелок был извлечен из тканей и отправлен на срочный анализ.

— Инсулинома подтверждена! — раздался через десять минут торжествующий голос из динамика лаборатории.

— Зашиваем, — коротко скомандовал Шаповалов. — Две из двух. Неплохо для первого раза, Разумовский. Очень неплохо.

В ординаторской после операции царила странная, почти благоговейная тишина. Величко и Фролов смотрели на меня так, будто я только что на их глазах левитировал под потолком. Даже Борисова, которая делала вид, что увлечена чтением, то и дело бросала на меня быстрые, изучающие взгляды. Видимо известия бежали впереди нас.

Шаповалов молча достал из шкафчика бутылку с холодной водой и налил два полных стакана.

— Держи, — он протянул один мне.

Я с благодарностью принял стакан и сделал большой глоток. Горло пересохло от напряжения. Голова кружилась до сих пор.

Он сел напротив и долго, очень долго смотрел на меня.

— Разумовский, — наконец произнес он, и в его голосе не было и тени сарказма. — Я не знаю, как ты это делаешь. И, наверное, даже не хочу знать. Но пока ты работаешь в моем отделении… делай это почаще.

Он помолчал, сделал еще глоток.

— И… спасибо. За Кулагина.

— Он поправится, — уверенно сказал я.

— Если не будет послеоперационных осложнений, через неделю пойдет домой. К своему внуку, — он кивнул.

— Вот и славно, — пробормотал у меня в голове Фырк, который уже успел устроиться на моем плече. — А теперь, двуногий, когда мы одни, объясни мне по-человечески — как ты додумался «Искру» через эту дурацкую железку пропускать? Это же гениально!

Я только усмехнулся про себя. А что мне еще оставалось делать? Когда тебя припирают к стенке, мозг начинает выдавать самые нестандартные решения.

— Ладно, — Шаповалов встал. — Иди, отдыхай. Ты заслужил. Завтра — обычные, скучные операции. И, Разумовский? Постарайся больше таких фокусов при всех не выкидывать. А то нас с тобой в колдовстве обвинят, а мне еще пенсию в этой больнице получать.

Он вышел, оставив меня наедине со своими мыслями. И с Фырком, который все никак не мог успокоиться.

— Нет, ты серьезно! Ты точно гений, двуногий! «Искра»-диагностика! Да это же прорыв! Революция в медицине! Тебе за это Нобелевскую премию дадут! Хотя, стоп, здесь же нет никакой Нобелевской премии… Ну, какую-нибудь местную, Императорскую, точно дадут!

День выдался длинным. Очень длинным. Но Кулагин будет жить. И это было единственное, что имело сейчас значение.

Я спустился в холл больницы, чувствуя, как ноги слегка подрагивают от усталости. Необычное, точечное использование «Искры» в качестве диагностического щупа высосало из меня гораздо больше сил, чем я ожидал. Тело было выжато, как лимон.

На лавочке у самого входа, поджав под себя ноги, сидела Вероника. Увидев меня, она тут же вскочила.

— Ты чего здесь? — удивился я. — Я думал, ты уже давно домой уехала.

— Слышала, у тебя сложная, незапланированная операция была, — она внимательно, почти по-врачебному, осмотрела меня с головы до ног. — Решила дождаться. Как все прошло?

Ее голос был заботливым, даже каким-то нежным. После ледяного напряжения операционной и ядовитой атмосферы ординаторской это звучало как музыка для ушей.