Книга Мольберт в саду Джоконды, страница 66 – Антон Леонтьев

– Мое полное имя – Симона. Мои родители – отец латыш, мама поволжская немка – встретились на Рижском взморье и познакомились под крайне популярную тогда песню Владимира Кузьмина, одного советского исполнителя, «Симона, девушка моей мечты…». Ну, а год спустя в Риге появилась на свет я.

Месье Шахрияр вдруг пропел с отличным чувством ритма и на русском практически без акцента:

– Симона, девушка моей мечты! О yes! Симона, королева красоты! Вап – тап – пап – пап паду – паб – паду баду – паб та – бап – паб – паб – паду паб.

И, перейдя на свой изысканный французский, добавил, явно наслаждаясь выражением моего ошарашенного лица:

– О, я ведь говорю по-русски! Хотя и плохо-плохо. И даже, как видите, пою. А так как вашу историю я знаю, вы ведь охотно рассказываете ее на светских раутах, то подготовился к рандеву с вами и заучил слова этого замечательного шлягера.

Подготовился к рандеву со мной?

Ну да, подготовился – не зря же не только «Симону» на русском пел, но и Библию показывал.

Очень хорошо подготовился.

– Вы прямо-таки кладезь скрытых талантов! – произнесла я, и месье Шахрияр, поглаживая бороду, заметил:

– Как и вы, Симона…

– Так называла меня мама, и никто более, но мама умерла. Так что прошу, зовите меня Моной, месье!

Шахрияр, взяв новый кусочек халвы с золоченого (или золотого?) блюда, сочувственно произнес:

– Рак – страшная болезнь. Моя матушка тоже скончалась от него, и, несмотря на то что она лечилась у лучших врачей планеты, спасти ее они не смогли, хотя и подарили лет пять-шесть существования инвалида…

Моей не было суждено даже этого.

Он (на пальце снова сверкнул рубин в перстне, открывавшем все двери в этом странном замке Черной Бороды) философски вздохнул, отправил в рот кусочек халвы – и вдруг закашлялся.

Наблюдая за тем, как кашель месье Шахрияра переходит в судорожный лай, я, недолго думая, подскочила к нему, желая, как и в случае с моим боссом, оказать первую медицинскую помощь и резким ударом колена в спину заставить месье выплюнуть застрявший у него в трахее кусочек халвы, но еще до того, как я смогла заключить его со спины в свои объятия, тот, рассмеявшись, прекратил судорожно кашлять и заявил:

– Хотел проверить вашу реакцию – и вашу мораль, мадемуазель.

Поняв, что он только что меня разыграл, я недовольно буркнула:

– И что, остались довольны?

– Весьма. Вы бы могли оставить меня умирать, если бы я на самом деле подавился кусочком халвы. Посмотрели бы на то, как я агонизирую, вызвали бы медиков, и никто бы не упрекнул вас в том, что вы убили меня!

– Зачем мне вас убивать? – произнесла я, а месье усмехнулся:

– Хотя бы ради этой Библии, которая была подделана по вашему заказу. Подделка находится в коллекции вашего хозяина, а подлинник, как видите, угодил в итоге ко мне в руки.

Я молчала, не зная, что сказать. Да и можно ли было что-то возразить на это?

– Ну, или ради другого раритета, из-за которого ваш босс, вами успешно уже в течение многих лет околпачиваемый, и послал вас сюда. Хотите увидеть?

Он имел в виду кодекс Леонардо.

– Хочу, – ответила я, и Шахрияр, подойдя к одному из ближайших стендов, подал мне белые нитяные перчатки, сам натянул пару, а потом осторожно выдвинул ящик красного дерева.

Внутри я заметила кодекс Леонардо.

* * *