Книга Мольберт в саду Джоконды, страница 84 – Антон Леонтьев

Я быстро зашагала по коридору к выходу, уже приняв решение: была не была, но надо попробовать. Тем более что – прямо как в романе приснопамятного Дэна Брауна – у меня в руках оказался первый ключ, и это при том, что я за ним совершенно не охотилась и, более того, не имела до сегодняшнего дня, вернее, ночи представления обо всех этих открытках.

В отличие от всех этих леонардистов.

Без малейшего труда разблокировав входную дверь при помощи рубинового перстня месье Шахрияра, я скользнула в ночь и на ходу стянула с себя плащ, треуголку и маску, крепко держа в руке открытку этой самой Лизы Ф.

Той самой, которая якобы была причастна к подмене самой знаменитой картины в мире больше ста лет назад.

Интересная, наверное, была особа: я бы не прочь с ней познакомиться. Жаль, что она уже век или около того мертва.

Свернув маскарадный наряд в большой ком и не без труда засунув его в сточное отверстие под бордюром, я взглянула на открытку.

Что же, мой визит на заседание этой смехотворной Лиги Леонардо (или кого бы там ни было) не прошел даром.

Я – в лучших традициях Дэна Брауна – обрела ключ, который мог меня никуда не привести, а мог сделать обладательницей самого известного и дорогого шедевра мира искусств.

И я приняла решение.

Отыскать подлинник «Моны Лизы».

Лиза Ф. Годы 1909–1918

– Женщины ровным счетом ничего не понимают в искусстве, – раздался глубокий мужской голос.

Лиза, стоявшая около стены, на которой висели три ее работы, обернулась и заметила статного светловолосого красавца с надменным выражением лица. Причем, судя по тому, как пристально он смотрел на нее своими серыми глазами, при этом говоря с низеньким бородатым толстяком, эта реплика предназначалась именно ей.

Лиза, тряхнув головой с короткой, в суфражистском стиле, стрижкой, бросила на него насмешливый взгляд и громко ответила:

– Месье, вы действительно так считаете?

Блондин, которого она и раньше видела здесь, на Монмартре, в пристанище бедных, неизвестных, но подающих надежды и крайне честолюбивых молодых (и не очень) художников Бато-Луавр, но не знала, как его зовут, усвоив, что он отпрыск крайне богатого семейства, видимо, из разряда маменькиных сынков, которые, не будучи наделенными талантами, не придумали ничего лучше, чем проматывать родительские миллионы, вообразив себя знатоками искусств, прервал беседу с бородачом и ответил:

– Увы, да, мадемуазель. Понимаю, вам как женщине горько слышать такое, однако вы и ваши соплеменницы не только ничего не понимаете в искусстве, но и не можете творить. В отличие от нас, мужчин!

И он махнул рукой на другую стену, где во время сегодняшней выставки выставлялись работы молодых художников. Конечно, все они, как и обитатели Бато-Луавр, были мужчинами. Женщины там тоже появлялись и даже жили, только это были дамочки особого рода, наподобие размалеванных, хохочущих кокоток или тихих, покорных «синих чулок», которые, восторгаясь талантами своего нервного любовника, были готовы положить все, даже собственное счастье, на алтарь мужского благополучия.

– Не понимаем? Не можем творить? Значит, вы ни при каких обстоятельствах не измените своего мнения? – спросила иронично Лиза, и блондин, явно недовольный ее иронией, заявил: