Онлайн книга «Мольберт в саду Джоконды»
|
– Мадемуазель, вам придется смириться с непреложным фактом эволюции. Природа одарила художественными талантами нас, мужчин, а вам, женщинам, вверила заботиться об очаге, детях и хозяйстве. Разве вы не читали Дарвина? – Приходилось, – подтвердила Лиза, видя, как вытянулось лицо блондина, явно желавшего ее прилюдно унизить. – Какую именно его работу вы имеете в виду? Ни в «Происхождении видов», ни в «Происхождении человека и половом отборе», ни в «Выражении эмоций у человека и животных» ничего такого и в помине нет. Вы ничего не путаете, вы точно цитируете Дарвина? А не, к примеру, одного из ваших странных знакомых-философов, которые мнят себя новыми сенеками, гегелями да карлами марксами, а сами грызут червивые сухари и обитают на мансарде с крысами. Не так ли, месье? Она обратилась к низенькому бородачу, типу совершенно безвредному, который, однако, на свою беду вел беседу с блондином. Бородач по-девичьи зарделся. – Значит, у кого-то другого читал! Это же не отменяет правильности этих взглядов, – прервал ее в раздражении блондин. – Не все ли равно? – Нет, не все, – заявила девушка и громко произнесла: – Гертруда, Гертруда! Не могла бы ты разрешить наш спор? Взгляды всех присутствующих обратились в их сторону, и невысокая, коротко подстриженная дама, курившая сигарету, прервав свою беседу с группой поэтов, подошла к ней. – Вы ведь знакомы? – произнесла Лиза, улыбаясь блондину, глаза которого лихорадочно метались. – Гертруда Стайн… Гертруда, которая была хорошей приятельницей отца Лизы, протянула блондину руку с коротко остриженными ногтями и произнесла: – У нас в Америке такие экивоки не приняты. И не вздумайте поцеловать мою лапу! Так что случилось, крошка? Блондин буквально на глазах съеживался, а Лиза весело продолжила: – Помоги нам разрешить спор, ты же любишь подобные философские дебаты. Месье вот утверждает… Впрочем, пусть он сам поведает свои воззрения! Она посмотрела на блондина, а тот, растерявшись, явно не знал, что сказать. Еще бы, американка Гертруда Стайн, отпрыск богатого заокеанского семейства, выбравшая местом своего жительства Париж и державшая известный салон на улице Флерус, где собиралась французская, и не только, богема, по праву считалась самой могущественной дамой парижского мира искусств. – Что молчите, месье? – произнесла Гертруда, продолжая курить. – Малышка Лиззи такая боевая, палец ей в рот не клади. Вся в своего отца, теоретика революционной теории Илью Герасимовича Флорянского. Что, вы никогда не слышали о месье Флорянском, который еще два с лишним десятилетия назад был вынужден покинуть свою русскую родину и переселиться сначала в Вену, потом в Цюрих и, наконец, в Париж, работая над триумфом пролетариата во всем мире? Блондин явно не слышал, а Гертруда, докурив, положила окурок в услужливо протянутую кем-то пепельницу и закурила новую сигарету от не менее услужливо поданной кем-то зажженной спички. – Ну, месье, нельзя же так! Хотя постойте, я же вас знаю! Вы – младший сын Шарлотты Моргенштерн, ведь так? Ну да, конечно, вы же – маленький Клод, не так ли? Тот самый, который когда-то в вашем особняке на Пятой авеню описался у меня на руках… На блондина, с которого давно слетела вся спесь, было жалко смотреть. |