Книга Мольберт в саду Джоконды, страница 86 – Антон Леонтьев

– Месье, вообще-то вы и есть типичный образ врага для отца малышки Лиззи. Для него ничего, кроме революции, не существует. Революции – и своей красавицы дочери, которая, и это не во-вторых, а во-первых, большая умница и обладательница несравненного таланта.

Блондин сник, смотря в пол и явно желая сквозь него провалиться.

– Ах, ну вы же позвали меня, чтобы разрешить ваш спор? Так арбитром в каком деле я должна выступать?

Сын Шарлотты выдавил из себя:

– Нет, это было недоразумение, мадам…

– Недоразумение? – спросила пораженная Лиза. – Но, месье, ваши слова звучали так уверенно, так однозначно…

Тут раздались громкие голоса, и в Бато-Луавр ввалилась большая группа молодых людей.

– Ах, Пабло пришел! Мне надо с ним переговорить, хотела купить одну из его последних работ, – произнесла Гертруда Стайн, имея в виду одного из самых харизматичных молодых художников, испанца Пабло Пикассо.

И, погрозив на прощанье блондину Клоду, назидательно сказала, своей репликой давая ему понять, что вполне уловила сказанное им Лизе:

– Поверьте мне, таланта нет не только у многих женщин, что правда, и к этой категории я отношу и себя, но и у множества мужчин. В особенности если к их услугам бездонный родительский кошелек. Так что поразмыслите над этим на досуге, малыш Клод! Кстати, загляните как-нибудь ко мне на суаре. Только обещайте, что больше не описаетесь у меня на руках!

И отплыла прочь, встречая новых гостей.

* * *

Несмотря на имевшую место конфронтацию, блондин Клод Моргенштерн чем-то запал Лизе в душу. Она даже хотела в качестве жеста примирения предложить ему выкурить вместе сигарету после вернисажа, однако тут появился Пабло, а вместе с ним вся его свита, и Лиза потеряла Клода из виду. А когда через какое-то время, заметив низенького бородатого философа, она осведомилась у него, где же его друг, тот, уже порядком под мухой, ответил:

– У него назначено свидание, вот он и ушел.

Лиза неприязненно подумала, что у этого красавца и богача наверняка масса подружек, в основном таких же, как те особы, которые заполняли помещение хохотом, визгом и запахом дешевых духов.

Несмотря на то что во время вернисажа гости уделяли картинам Лизы повышенное внимание (еще бы, женщина-художник, да к тому же творившая в новом, столь необычном стиле кубизма), никто не захотел купить ни одной из ее работ.

А вот у коллег-мужчин дела шли намного лучше: хоть их обхаживали меньше, однако у многих большинство полотен, а то и все, были к концу вернисажа проданы.

Лиза никак не могла отделаться от ощущения, что точку зрения, которой придерживался надменный блондин Клод, разделяли и все прочие мужчины, не богатые наследники, а бедные художники.

И все они были уверены: место Лизы – на кухне, в кафе или в их постели (вероятно, и там, и там, и там), но никак не у мольберта. А если на вернисаже – то в качестве сопровождения мужчин-гениев, мужчин-философов, мужчин-мыслителей, а никак не в роли независимой художницы.