Книга Дети Антарктиды. 200 дней, страница 19 – Даниил Корнаков

— Да, да, — пробубнил Юдичев, прочитав недоумение на лице Матвея, — это сейчас я осознаю, каким большущим кретином был, но тогда я поверил человеку, который защищал меня от всяких упырей в приюте, человеку, с которым вместе мы бежали из приюта, а после рука об руку несколько лет ишачили на всяких дерьмовых работах. Я верил своему лучшему другу, — он выплюнул слово «друг» так, словно оно жгло язык, — и дал ему денег потому что он за рюмкой водки убедил меня вложить их в одно беспроигрышное дельце, которое сулило превратить сорок миллионов в сто за год. И я отдал ему все эти деньги… — Он склонил голову. — А на следующий день он исчез…

Юдичев с силой сжал руки, так что побелели костяшки пальцев.

— Я не выдержал, рассказал об этом Соне, надеясь на её помощь, да только вдруг помощи я не дождался, получив вместо неё волну ненависти и проклятий, какой я никудышный мужик. И часа не прошло, как я оказался на улице с рюкзаком с вещичками — всем моим нажитым за эти тяжелые годы имуществом. Вся любовь, общие мечты и обещания испарились вот так, — он щёлкнул пальцем, — я и глазом не успел моргнуть.

Он прервал ненадолго рассказ, пустым взглядом пялясь в стену. Матвей заметил, как с каждой минутой всё тяжелее давался ему рассказ о собственном прошлом.

— Потом… — продолжил Юдичев, — я вернулся к прежней жизни, стал снова разъезжать по городам, искать подработку, но на этот раз один. Каждую минуту я проклинал этого ублюдка Гришу, всё грезил как вгрызаюсь ему в глотку, но перед этим вопрошаю прямо в его наглую рожу: «За что ты так со мной? За что, сволочь ты эдакая!»

Матвей молча разделил ненависть Юдичева к незнакомому человеку из далекого прошлого.

— Всё же жизнь забавная штука, Матвей, иногда она преподносит нам столько сюрпризов. Вот и мне преподнесла, когда через полгода своих шатаний из города в город в одном из таких, Саратове, я зашёл в один из баров и увидел там Гришу, хлещущего дорогой вискарь. Одет этот сукин сын был с иголочки, в пиджачке, а в ногах лежал портфель из натуральной кожи. И вот я сел рядом с ним, он сперва меня и не заметил, и попытался спросить то, что репетировал каждую ночь перед сном, и каждое утро после пробуждения: «За что ты так со мной? За что⁈»

Внезапно Юдичев замолчал, и стало видно как он настолько глубоко погрузился в воспоминания о том дне, что походил на утопающего, смерившегося со своей участью. Тишина вдруг стала такой звонкой и раздражительной, что Матвей не выдержал и сказал:

— Тебе удалось спросить его?

— Не, — он слегка мотнул головой и отстранённо произнёс: — Я выхватил из его руки нож, которым он резал дорогущий стейк, и воткнул ему в грудь. Мне неожиданно стало наплевать на причины, побудившие его так поступить со мной. В эту минуту я просто хотел, чтоб он сдох.

Голос его вдруг переменился и стал более расслабленным:

— Вот тогда то меня и посадили в изолятор, и прямо как здесь я выжидал чего там придумают на счёт меня. Кстати там же, в изоляторе, я узнал от адвоката, что этому белобрысому говнюку страшно повезло: все пять ударов в грудь, что я ему успел нанести прежде, чем меня от него оттащили, не задели никаких жизненно важных органов. Можешь себе представить? Везучий же сукин сын.

Он ухмыльнулся, выдохнул и заговорил снова: