Книга Когда она вернулась, страница 89 – Люсинда Берри

– Давайте, все вместе, – приказал Абнер. Мы окружили тело Уилла, толкая, давя и тыкая. – Давите сильнее! Вы недостаточно сильно нажимаете. Дайте ему почувствовать родовые муки. Борьбу. Давайте же, все вы. Вы должны лучше стараться.

Все стали двигаться быстрее. Руки были повсюду. Вокруг меня колыхалось море человеческих тел.

– Отрекись от прежней жизни! – вскричал Абнер.

И мы потянули вслед за ним.

– Отрекись от прежней жизни! – завывали мы уже громче. Все толкались, как озверевшая толпа на рок-концерте. Они тянули меня в гущу.

– Ты должен отыскать свет. Двигайся к выходу! Оставь свою тьму позади, – голос Марго возвысился над всеми остальными.

Уиллоу схватила меня за руку. Я опустила взгляд. Лицо ее было бледно, а ресницы склеились от слез. Я покрепче сжала ее ладонь и уже не отпускала.

– Мне нечем дышать! Нечем дышать! – кричал Уилл.

– Ты почти там. Вот и переход. Иди же вперед! Продолжай двигаться!

Абнер снова сделал нам знак.

– Ты сможешь это сделать! – ободрительно закричали мы.

Тело Уилла корчилось и подпрыгивало. Внезапно сквозь черную материю прорвалась его рука, проделав дыру в ткани. Все завизжали и захлопали, словно кто-то только что занес победный тачдаун в матче Супербоул. Марго ринулась вперед, чтобы помочь Уиллу выбраться, но Абнер оттащил ее.

– Не тронь его. Он должен пройти через это сам.

Уилл смог вытащить вторую руку. Затем, как какое-нибудь чудовище, он принялся протискиваться в образовавшуюся дыру всем телом. Простыня лопнула. Сбросив с себя остальные покровы, Уилл перекатился на четвереньки. Его накрыла рвота.

– Добро пожаловать в Царство, – объявил Абнер.

Эбби

Сейчас

Мой желудок нервно сжался, когда я постучалась в мамину дверь. Этой ночью я переживала даже сильнее, чем когда постучалась в ее дверь впервые, потому что сегодня я принесла свою скрипку. Мама начала играть на скрипке в старшей школе и играла почти все годы в колледже. Папа говорил, что музыка делала ее счастливее, чем что-либо другое, и он не преувеличивал. Одним из моих излюбленных занятий был просмотр записей ее старых выступлений. Когда я засмотрела пленки почти до дыр, папа переписал их для меня на диски. Я любила наблюдать за ее игрой. Мамины глаза будто следовали в танце за музыкой. Ей удавалось извлекать из своей скрипки такие звуки, что казалось, будто та плачет от восторга.

Принести скрипку было смелым решением. Я понятия не имела, как она отреагирует, но я устала вечно находиться в тяжелой атмосфере серьезности. Мама редко улыбалась, а когда это случалось, то скорее походило на гримасу боли, а ее глаз улыбка и вовсе не касалась. Я надеялась немного ободрить ее своей игрой.

Мама открыла дверь и сказала:

– Входи.

– Спасибо, – отозвалась я, проходя в комнату мимо нее.

Она тут же заметила скрипку и вытаращила глаза.

– Ты играешь?

– Играю, но не очень хорошо. Звучание даже рядом не стояло с твоим.

Здесь не важно было, сколько времени я посвящала практике, – моя игра никогда не могла сравниться с тем, что делала она. Музыке нужна была душа, а я ее не вкладывала. Или не вкладывала так, как мама. Даже близко.

– Хочешь сыграть?

Ни секунды не колеблясь, она покачала головой.

– А ты сыграешь что-нибудь для меня?

– Конечно, – согласилась я, волнуясь сильнее, чем перед любым из собственных выступлений. По привычке погладив медальон у себя на шее, как я делала каждый раз перед выходом на сцену, я улыбнулась неожиданной мысли – в следующий раз мне не нужно будет прикасаться к маминому изображению, чтобы казалось, что она рядом, потому что мама будет сидеть в зрительном зале.