Книга Диктиона. Пламя свободы, страница 187 – Лариса Куницына

Майор Субар укоризненно взглянул на него. Алкорец лишь пожалплечами, и в этот момент к ним подошёл Рурт.

— Такое несчастье и в такой тяжёлый для его величества момент, — вздохнул он. — Её величество прекрасная Бонн-Махе только что скончалась.

— Какой ужасный удар! — воскликнул Субар, а изгои переглянулись.

— Скончалась? Отчего? — спросил Авсур.

— Сердечный приступ, как сказал врач.

— Сердечный? — переспросил Сёрмон. — У такой здоровой молодой бабы? Да она меня здоровей была!

— Выбирайте выражения! — возмущённо воскликнул Рурт, но Сёрмон уже не смотрел на него. Он обернулся к Авсуру и тот решительно кивнул:

— Проверь.

Сняв наушники и сунув их растерявшемуся полковнику, Сёрмон поспешил к выходу.

В королевских покоях толпилось много народу, и никто не попытался его задержать, когда он прошёл до самых дверей опочивальни короля. Остановившись на пороге, он сразу оценил ситуацию: врач возился с телом, рядом сидел застывший от горя Рахут, а на столе стояли предметы, которые своим видом совсем не вписывались в роскошную обстановку. Решительно подойдя к столу, он взял чашу со стрелой и быстро осмотрел их.

— Что тебе здесь нужно! — на высокой ноте взвизгнул Рахут, но Сёрмон повернулся не к нему, а к врачу.

— У неё на теле есть следы от веревок? Вы осмотрели руки, ноги и шею?

Врач нерешительно взглянул на него и тревожно покосился на замершего с открытым ртом Рахута.

— Есть, — кивнул он, наконец. — Её тело было сильно пережато верёвками, и кровоснабжение не успело полностью восстановиться.

— Бьюсь об заклад, что при вскрытии выяснится, что на её сердце сквозная рана, будто оно пробито стрелой, — он поднял чашу и показал её врачу. Тот растерянно смотрел на него.

— Что это значит? — хрипло спросил Рахут. — Мою мать кто-то убил?

— Её убил бог возмездия, — ответил Сёрмон. — Каменная чаша с остатками жертвенной крови, чёрная стрела со свинцовым наконечником и оперением из перьев сокола — птицы Арба. Это древний магический ритуал, заменявший когда-то на Алкоре кровную месть. Врага передавали на суд Огненного бога, который, если вина есть, тут же вершил казнь.

— Я не верю в магию! — воскликнул Рахут.

— Вам легче, — пожал плечами Сёрмон и, поставив чашу на стол, направился к выходу.

— Стой! — крикнул Рахут, и Сёрмон остановился, выжидающе глядя на него. — Вернись.

Сёрмон снова подошёл к столу и посмотрел на чашу.

— Что это за ритуал? — спросил бастард, не отводя взгляда от его лица.

Сёрмон молча и сосредоточенно смотрел на магические атрибуты. У него было такое лицо, что уже невозможно было представить его в роли шута или пажа. Несмотря на гладкую кожу и ясные глаза было видно, что он прожил много лет, тяжёлых, страшных и неприкаянных лет, виной которым было то, что он видел перед собой. Потом он покачал головой и взглянул на Рахута.

— Старый ритуал. Очень старый, — негромко произнёс он, — и потому очень простой и очень действенный. Он обращён к Арбу, который когда-то был не столько богом войны, сколько огненным богом справедливости. Каким-то образом волхвы вызывали его и предавали на суд того, кто, по общему мнению, был повинен в злодеянии. Или близкого родственника этого человека. Если вины не было, огонь отступал, не причинив вреда. Я имею в виду, духовный огонь Арба, а не обычный. Если вина была на жертве или на её родичах, то она умирала оттого, что незримая стрела пронзала сердце. Если стрела была в чаше, то это означало и смерть другого виновного, если стрела сломана, то проклятие ложилось на всех потомков до седьмого колена, если кровь на дне высохла, значит, род пресечётся. Кажется так.