Книга Диктиона. Пламя свободы, страница 46 – Лариса Куницына

— По нашим тоже. Так считают все проалкорцы: тиртанцы, земляне, местные, наверно, тоже. Она была очень разочарована, ничего не найдя?

— Вовсе нет. Она ведь вообще ничего не нашла. Даже шрамов.

— Да, — пробормотал Сёрмон. — И это у парня, который двадцать пять лет в строю.

— Тридцать два, если быть точным. Мне дали в руки лучемёт, когда мне было восемь лет.

— И ей известен твой возраст?

— На меня в тайной полиции было заведено солидное досье.

— Да, я помню. За твою голову давали огромную награду. Которую я упустил. Иногда жалею.

— Не жалей. Наши шансы всегда были равны.

— Не будем спорить… Короче, крошка Бонн-Махе усекла, что твоя сотни раз изрезанная и прострелянная шкура целее и нежнее, чем шкурка новорожденного жеребёнка. И выглядишь ты моложе, чем должен выглядеть ветеран Последней Войны. Значит, они догадываются о сущности Проклятого?

— Боюсь, что они знают больше, чем должны знать. Она пыталась втянуть меня в разговор об одержимости, а потом в самый подходящий, по её мнению, и неподходящий, по моему, момент напрямую задала вопрос о демоне.

— И что ты ответил?

— Я велел ей заткнуться.

— Ты груб, — поморщился Сёрмон. — Нужно было немного подождать и, выбрав подходящий для тебя и неподходящий для неё момент, выяснить, что они знают.

— Я не столь искусен в делах любви.

— Ладно, я сам. Скорее всего, не добившись толку от тебя, она примется за меня. Ты не будешь ревновать?

— Я похож на идиота? Давай, лисёнок. Не посрами своего легендарного предка!

— Не злись. Это нужно для дела.

— Как хочешь, — Авсур пожал плечами и посмотрел вниз на Микеллу, всё ещё сидевшего у фонтана. — В любом случае, нам нужно предпринять собственные шаги. Если они добудут свиток раньше нас, то я крупно сомневаюсь, что они отдадут его нам.

— Я тоже так думаю, — Сёрмон задумчиво взглянул вниз. — Если мы их опередим, то будем совершенно свободны. И уж тогда я точно спущу с кого-нибудь шкуру.

Отойдя от парапета, он вошёл в дом, а Авсур остался на террасе. Он видел, как Сёрмон вышел в сад, и слышал, как игриво он заговорил с Микеллой. Он мурлыкал, ворковал и наверняка сверкал бездонными глазами и облизывал розовым язычком пухлые алые губки. Когда он играет, он может расшевелить даже святого отшельника. Авсур усмехнулся. Песенка Миккелы была спета. В поцелуях Сёрмона больше яда, чем в устах всех озлобленных одалисок покойного Императора.

Какое-то время он сидел на парапете, глядя на звёзды и слушая, как журчит вода в фонтане и шумят на ветру кроны деревьев. Но потом до его слуха долетел странный хрип. Он шёл откуда-то снизу. Спустившись по широкой резной лестнице, Авсур осмотрелся. Новый хрип донесся из-за маленькой дверцы в глубине тёмного коридорчика. Пройдя туда, он распахнул дверь и остановился на пороге узенькой комнатки для хозяйственного инвентаря.

Здесь горели две яркие свечи, освещавшие человеческую фигуру, привязанную к большому, поставленному на попа столу. Испуганный, мокрый от пота Микелла отчаянно смотрел на него. Его одежда была изрезана в нескольких местах, и сквозь порезы сочилась кровь. Его рот был заклеен куском скотча. Сёрмон без куртки, с закатанными до локтей рукавами сорочки стоял рядом. В руках он держал наградной кинжал с золотой рукояткой, зазубренное лезвие которого уже было покрыто кровью. Его пухлые розовые губы были обиженно надуты.