Книга Кофе и полынь, страница 134 – Софья Ролдугина

Время страшиться, убегать и прятаться миновало.

В прошлый раз я попалась, потому что сама явилась прямиком в его западню, попала в место, которое подготовил он… но теперь мы в моём сне.

— Это всего лишь сон, — говорю я отчётливо и ясно.

И — сдёргиваю с города покров тумана одним резким движением, как скатерть со стола.

Солнце опускается за горизонт.

Край неба пылает, но света уже недостаточно. Тени глубокие, долгие, словно кто-то разлил чернила, и они текут, текут. Дует ветер с залива; флюгеры крутятся и натужно скрипят. Люди в окнах домов, люди на улицах, и в парках, и в пабах, и даже под землёй, где шумит метро, но они похожи на силуэты, на фигурки, вырезанные из бумаги. Собственно, так и есть — они отпечатки, оттиски из Бромли-который-наяву.

Но есть и те, кто здесь, со мной, во сне. И мои союзники… и враги.

Валх тоже здесь, и Абени рядом с ним — сейчас она выглядит как маленькая девочка, лет двенадцати, не больше. У неё коротковатое жёлтое платье, глаза широко распахнуты, а кудряшки-пружинки стоят дыбом.

Валх — высокий, седой, с лицом, похожим на посмертную маску — кладёт ей руку на плечо и говорит:

— Вот твоя добыча.

И Абени, как сомнамбула, шагает вперёд.

Она не говорит что-то выспренное или пафосное, вроде: «Победа будет за мной!» — или: «Твой сон принадлежит мне». Просто вынимает из волос длинную деревянную спицу и, отщипнув ниточку от сна, разматывает его, распускает, тут же другой рукой вывязывая узлы, сплетая что-то своё.

И сон меняется.

…мы посреди поля, макового поля; запах дурманит и пьянит; танцуют чашечки цветов, и лепестки сначала алые, потом пурпурные, наконец синие-синие.

…нет, вокруг море, бушующее море. Волны вздымаются до самого неба, ночь разрывают вспышки молний, пахнет водорослями и солью, и это отчего-то похоже на кровь. Намокает подол платья, и белые соляные разводы на рукавах, и брызги на лице, а под ногами — бездна, жадная, зовущая.

…нет, под ногами ничего — обрыв, пустота. Ещё можно извернуться, уцепиться за скалу, обламывая ногти до мяса, но тело непослушное, точно набитое ватой, как всегда бывает в кошмаре.

Я тоже сражаюсь, меняю сон.

…не маковое поле, а поле для крикета, и у меня бита в руках. Я замахиваюсь — и мяч из пробки, обтянутой кожей, летит Валху в лоб.

…не бушующее море, а каток, и я, проверив остроту коньков, отталкиваюсь и скольжу по льду, всё быстрее и быстрее, оставляя белые росчерки.

…не чёрная бездна под ногами, а ночное небо над головой. Звёзды мерцают, и пахнет мёдом, и лугом, и вдалеке видна дубовая роща, и там горят костры и слышны песни.

Я правда стараюсь, но за Абени мне не успеть — она опытнее, да и повидать ей пришлось больше, чем мне. Когда зелёный луг оборачивается вдруг гнилым болотом, и я проваливаюсь сразу по пояс, меня охватывает омерзение и какой-то первобытный ужас. На миг наступает замешательство, помутнение рассудка, а потом моей ноги там, в зеленоватой жиже, касается что-то.

Змея?!

Некоторые страхи сильнее разума. Ты сперва отдёргиваешь руку от огня — и только потом это осознаёшь. Так и я бьюсь, как птица, увязшая в смоле, неосознанно пытаясь избежать опасности. Меня парализует отвращением, а это плохо, это слабость; так можно забыть себя, забыть, что всё вокруг — лишь сон, и тогда…

Но в этот самый момент за спиной у Абени возникает светловолосый юноша в синих одеждах. В одной руке у него костяная курительная трубка, а другой, свободной, он закрывает Абени глаза, и потом выдыхает ей дым прямо в ухо.