Книга Пока любовь растворяется в воде, страница 66 – Фульвио Эрвас

Я начала встречаться с художником, полагая, что смогу вернуть его славное прошлое. В молодости, то есть еще в стадии личинки, златоглазка выказывал сангвинический темперамент, и паттерны его поведения были весьма каннибалистическими. Движимый подлинным вдохновением, он мастерски выражал это на бумаге. Со страниц его книг капала кровь, желчь и слизь художника.

На протяжении многих лет я почти каждый вечер перечитывала первые страницы его дебютного романа — шедевра под названием «Протеины высокой биологической ценности».

«Я привяжу ее к кровати этим проклятым электрическим шнуром от фена. Я свяжу ее левую руку и правую ногу, чтобы оставить ей ограниченную свободу движений. Но она не посмеет шелохнуться, мучаясь сомнениями, что это — единственная эротическая игра, которую я знаю, или первый шаг объявленной агонии. Я свяжу ее обнаженной, и электрический шнур оставит глубокую борозду на ее коже. Нагота не убережет ее от удара веревки, к которой привязана маленькая остроконечная книга.

Я развяжу ее на мгновение, чтобы затем сразу же связать ей руки за спиной. Так я смогу не видеть ее невыносимого выражения лица: вероятно, она поражена тем, что мне удалось найти самую непристойную страницу книги, которой я ее мучаю. Она обнажена и повернута ко мне спиной. Она звучит словно эхо, но тут же умолкает. Возможно, из-за страха потерять даже одну-единственную каплю своей красной жидкости. Она ведь всегда так аккуратна в свои женские дни, высеченные на страницах календаря словно вечные менгиры^[18], обещающие абсолютно нормальное гормональное будущее…»

В течение многих лет я мечтала приготовить для автора этих строк мясо с кровью и купить целый ящик бордо. Мне казалось, что жить рядом с мастером такого калибра — все равно что приручить поток густой и раскаленной вулканической лавы.

Я встретилась с ним на выставке картин и в первый момент даже не обратила внимания на стакан минеральной воды, который он держал в руке. На мой взгляд, ему бы больше подошел бокал золотистого треббьяно^[19]. Тогда я не поняла, как должна была, что его шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи, был не артистической причудой и обещанием запретных игр, а скорее признаком слабости горла и приближающейся простуды. Он шептал, как шепчут лошадям, и больше не кричал в мегафон, как лидер, ведущий за собой толпу. Плотоядная личинка превратилась во взрослую златоглазку, любительницу пыльцы, нектара и медвяной росы. Вероятно, поэтому художник весьма прилежно сосал и лизал мельчайшие детали, легкий, как нерожденный ветер. Но не было абсолютно никакой возможности возродить в нем былую ярость: он больше напоминал косметическую маску из глины или очищающий чай на травах. Этот мужчина больше не дарил женщинам огромных букетов красных роз, потому что опасался шипов, и брился только с кремом для бритья. Он забыл, как пользоваться зубочисткой и, едва заканчивая трапезу, сразу бежал чистить зубы и полоскать рот антисептиком.

На той самой выставке мне следовало бы уделить больше внимания его картинам. По правде говоря, он писал довольно неплохие акварели. Впрочем, это не совсем подходящее название. Всегда остается небольшое наследие прошлого, и плотоядная личинка никогда не исчезает бесследно. Художник писал акварели, но при этом никогда не использовал воду. Было бы логичнее называть их алкорели или граппорели, а еще коньякорели. Красота картин от этого не пострадала бы, а художественная ценность, несомненно, только бы возросла.