Онлайн книга «Дебютная постановка. Том 1»
|
– Ясно… Сейчас, с расстояния в тридцать лет, этот разговор в кабинете первого секретаря Московского обкома кажется не просто удивительным. Он выглядит недопустимым, противозаконным. Сейчас наша страна строит правовое государство, в котором независимость судей – важнейший элемент правопорядка, гарантирующий справедливость правоприменения. Давление на суд – вещь немыслимая и безусловно порицаемая. Но тогда, в шестидесятые, а потом и в семидесятые партийный контроль над всеми сферами жизни был совершенно нормальным явлением, и никому даже в голову не приходило, что может быть иначе. Партия считала возможным вмешиваться во все без исключения, более того, она не просто вмешивалась, она руководила всей жизнью страны во всех сферах, и такое положение было предусмотрено Конституцией. Любое решение принималось «партией и правительством», но никогда не «правительством и партией», то есть КПСС всегда, я подчеркиваю – всегда! – шла на первом месте, и ее мнения и желания были главными и определяющими в жизни Советского государства. Разумеется, мне как судье, более того, председателю Московского областного суда, было чрезвычайно неприятно, что мне указывают, как выполнять свои профессиональные обязанности, и навязывают конкретные судебные решения. С точки зрения уголовно-процессуального законодательства это было грубейшим нарушением закона. Но в те годы партия считала, что ей можно все и законы писаны не для нее. Любое пожелание обкома, высказанное в форме пусть даже мягкой рекомендации, расценивалось как приказ, обязательный к исполнению. Не выполнишь – получишь неприятности. Могут перекрыть дальнейшее продвижение по карьерной лестнице, а могут и с нынешней должности снять. Одним словом, идти поперек партии – себе дороже. И что удивительно: почти никто не возмущался таким положением вещей, привыкли, ведь подобный порядок существовал к тому времени лет 40, если не больше, и многие из нас жили при нем с самого рождения, даже не догадываясь, что можно и нужно жить иначе…» * * * Вот и ответ на вопрос, почему дело по обвинению Виктора Лаврушенкова слушалось в закрытом судебном заседании. Интересно, Губанов догадывался об истинной причине? Петру казалось, что Николаю Андреевичу это вообще не было интересно. Старик сказал, конечно, что сходил бы послушал, если бы была возможность, но голос его звучал при этом как-то безразлично. Но каким же наивным выглядел Василий Сергеевич Екамасов в своих писаниях! Думал, что в девяностые годы в России строили правовое государство, порицал прежние порядки. Сейчас, в 2021 году, даже смешно читать. Как там говорилось в советском мультике про Чебурашку? «Мы строили, строили и наконец построили!» Построили, ага. Петру стало грустно. Он хотел было поговорить с Кариной, зачитать ей отдельные пассажи, обсудить, но девушка сосредоточенно работала, и он не решился ее отвлекать. Молча походил взад-вперед из комнаты в кухню и обратно, помахал руками, сделал приседания, чтобы разогнать кровь, а вместе с ней и тоскливые мысли о неоправдавшихся надеждах стариков. Достал из холодильника банку «Ред Булл», выпил залпом, закусил сочной сладкой грушей и вернулся к запискам Екамасова. * * * «…Распространенным заблуждением является представление о том, что судебные психиатры могут признать или не признать подэкспертного невменяемым. Это абсолютно не так. Судебно-психиатрическая экспертиза проводится для того, чтобы выявить наличие психопатологии и при необходимости поставить диагноз. Решение о том, является ли подсудимый невменяемым, принимает суд и только суд, больше никто. Суд изучает материалы экспертизы наравне со всеми материалами уголовного дела и делает вывод о том, подлежит ли конкретный подсудимый уголовной ответственности или нуждается в применении принудительных мер медицинского характера. В заключении экспертов может содержаться крайне тяжелый диагноз, а суд все равно признаёт человека вменяемым и отправляет в колонию отбывать лишение свободы. Или наоборот: диагноз не особенно серьезный, но подсудимого тем не менее определяют в специальное медицинское учреждение закрытого типа. Все зависит от усмотрения суда, от его внутреннего убеждения. И нередко от указаний соответствующего партийного органа. Замечу к слову, что давили не только на суд, но и на судебных психиатров, высказывая «пожелания» о смягчении диагноза или, напротив, о постановке диагноза психически здоровым лицам. Известны случаи, когда обвиняемые с тяжелой формой психического расстройства признавались вменяемыми, чтобы успокоить общественное мнение и показать, что нашумевшее преступление, особенно если это серия убийств, повлекло за собой заслуженное суровое наказание. Но точно так же известны и другие случаи, которых было намного больше: совершенно здоровых людей эксперты признавали больными, чтобы суд имел возможность вынести решение о невменяемости и упрятать таких подсудимых подальше от людских глаз. Подобная практика широко применялась в отношении диссидентов, чтобы можно было сказать: «Конечно, он сумасшедший. Разве нормальный, психически здоровый человек может быть недоволен жизнью в прекрасной Стране Советов?» Кроме того, диссидентов нельзя было отправлять в колонию по тем же самым причинам, по каким нельзя было отправлять туда и Лаврушенкова. Нечего мутить людям головы своей болтовней. |