Онлайн книга «Дохлый таксидермист»
|
Я жестом отогнал его подальше и снова склонился к Петрову, пытаясь подобрать слова утешения. Речь о том, чтобы продолжить допрос, уже не шла. Это был перебор даже для меня. — Вы не должны воспринимать слова этого идиота всерьез. Вы… Дальше я собирался сказать, что он неплохо держится. Добавить, как мне надоели все эти обиженные товарищи, и то, что Приблудного никто не жалел и не утешал, не дает ему права так гнусно себя вести. Рассказать, что у меня на работе такой же под боком — он тоже всем недоволен и вообще надоел, и закончить тем, что мне совершенно непонятно, с какой стати мы все должны возиться с этими недопонятыми страдальцами, которые ведут себя подозрительно и явно саботируют расследование. Только я даже рта открыть не успел, потому, что Петров сердито взглянул на меня и прохрипел: — Он… был… в маске… из мешка… подошел… поставил ногу!.. я не мог дышать! — журналист коснулся шеи и поморщился. — Подумал, Ильф!.. Нет!.. И не… не Распутин!.. Другой. Евгений Петрович замолчал, недовольно глядя на меня и пытаясь восстановить дыхание. Его, очевидно, все-таки зацепили идиотские обвинения насчет неженок — так, что приспичило доказать обратное во что бы то ни стало. Так что теперь он лежал и всячески демонстрировал готовность помогать следствию, игнорируя отвратительное самочувствие и проблемы с дыханием. А вот напряженно прислушивающийся к нашему разговору Приблудный выглядел не слишком довольным. Я мысленно добавил пару очков вероятности в пользу версии, что ученик Есенина причастен к отравлению наряду с Распутиным. Впрочем, я пока не имел возможности отволочь этого товарища в отделение и допросить — следовало уделить внимание Петрову, пока тот еще в состоянии разговаривать. — Вы хотите сказать, что вас еще и душили? Человек в маске из мешка? Когда это было? — Когда… все… ушли… Я задумчиво сделал отметку в блокноте. Отравление и удушение для одного было, конечно, многовато. У Петрова вполне могли случиться галлюцинации из-за нехватки кислорода, или он мог выдумать это, чтобы выгородить Ильфа после того, как шарахнулся от него у меня на глазах. С другой стороны у Петрова действительно наблюдались симптомы, характерные для механической асфиксии. А вот этот приступ, который я наблюдал, наводил на мысли о стенозе гортани на фоне травмы. А что касается феерической невезучести журналиста, так в моей практике и не такое случалось. — Вы сказали, душил ногой? — спросил я, откладывая блокнот, чтобы аккуратно осмотреть шею пострадавшего. — Вообще, похоже. Очень больно? — Ерунда, — прохрипел Петров, стараясь не морщиться от моих прикосновений. Я вспомнил, что его только что обозвали неженкой, и прекратил расспросы о самочувствии как заведомо бесперспективные. — Сидел… там… — Петров поднял руку и показал себе за спину, в сторону дворницкой. — Приполз… сюда…дурак… подумал… подумал… Журналист был ненормально взволновал, все время шевелился и пытался что-то рассказывать. Я понял, что в таком болезненном состоянии его бесполезно уговаривать помолчать и поберечь больную шею. Проще перевести разговор в конструктивное русло и поговорить о расследовании. — Вы знаете, кто вас отравил? — ласково спросил я. — Распутин… кто же… еще, — отчетливо проговорил Петров. — Но… душил… другой. Другой! |