Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 114 – Мария Самтенко

Налюбовавшись на малосимпатичное лицо лича, перевожу взгляд на остальных.

Матушка Эрмина – теперь я знаю, что она была одной из высших иерархов ордена храмовников – стоит с крестом наготове, но молчит. Летификус хмуро наблюдает за личем, отслеживая… что-то там. Что у них, некромантов, положено. Лиска стоит, вцепившись в Персика так, словно боится, что тот тоже может чем-то покляться за компанию с личем.

– Спасибо за клятву, – нежно говорю я. – Но она, знаете, не сказать что находится в правовом поле. Вот еще листочек, пишите расписку, что не имеете претензий к приюту, его наследникам, и что считаете договор залога ничтожным. Так, написали? А теперь еще минуточку, заберите вашего сообщника из подвала.

Еще какое-то время занимает торжественное извлечение из подвала связанного и недовольно зыркающего на нас Джади и вручение его Кейндагелю.

– Если бы вы с Джетом не засветились в уголовном деле Джадиуса как свидетели – кстати, ваш Джет мог бы придумать и более простой способ внедрения в приют! – я, может, вас еще долго не могла бы вычислить!

Кейндагаль дает Джади по шее и бурчит, что этого трусливого идиота в тот раз пришлось три часа уговаривать сунуть руку в карман старому хозяину приюта. Стояли, контролировали, вот и попали в свидетели кражи. Зато ныл Джади, что голодает, чтобы старик взял его на поруки, великолепно.

– Понятно. Ну что ж, надеюсь больше вас не увидеть.

– Взаимно, – скрипит Кейндагель, и они с прячущим глаза Джади покидают приют.

И стоит им оказаться на улице, как матушка-настоятельница закрывает лицо руками и шепчет:

– Надо было убить его.

– И эта женщина воспитывает сирот! – доносится из-за двери голос Кейндагеля. – Что? Я не подписывал, что буду молчать!

– В самом деле, – бормочу я. – Упущение, однако. Господин Кейндагель, вам бы с психологом поработать! С людьми научиться общаться! И еще соблазнять меня пытались! Я даже не знаю, кто может на вас клюнуть!

На предложении «поработать с психологом» сосед, очевидно, решает, что с него хватит, и ретируется.

Но мне почему-то невесело. Грустно как-то, мрачно. Казалось, мы что-то упустили, забыли, потеряли. Или это от расставания с Джади? Но нет, мы хоть и привыкли к нему, несмотря на всю бестолковость, и я для очистки совести предложила ему остаться в приюте, я что-то не расстроена, что он отказался.

Матушка-настоятельница отнимает руки от лица, и я вижу, что у нее на ресницах дрожат соленые капли. А с ней-то что? Насколько тяжело быть готовой убить разумное, мыслящее, чувствующее существо? А удержать карающую руку, зная, что перед тобой не какой-то рядовой «профессиональный некромант», исправный налогоплательщик и примерный семьянин, а мертвый лич с недобрыми намерениями?

Но чем я могу ее утешить? Я ведь ничего не знаю про ее жизнь и работу в ордене. Только про сиротский приют.

– Матушка, ты… – подхожу, чтобы обнять, и неловко подбираю слова. – Спасибо, что помогла…

Господин Летификус деликатно отодвигает меня плечом, походя гладит по голове дочь и обнимает матушку-настоятельницу сам:

– Эрмина, у тебя прекрасные духи! Не слушай этого идиота-лича, у него совершенно нет вкуса!

– Да! – неожиданно поддерживает Лиска. – Видела бы ты его пижонские усики! Когда Мари их оторвала, ему стало гораздо лучше!

Летификус понижает голос и шепчет что-то Эрмине на ушко. Достаточно долго и экспрессивно, но тихо. Не знаю, что там, но понимаю, что это срабатывает – я вижу, как матушка улыбается.