Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 125 – Мария Самтенко

На губах судьи снова вспыхивает усмешка. На этот раз – горькая.

А в следующую секунду он берет со стола какой-то документ и молча протягивает мне.

Растерянно беру листок и пробегаюсь глазами:

– Прошение… о переводе из Моривилля? «Ввиду личных обстоятельств»… «назначить судьей в Ризен-Гарот или в Берен»?... но вы ведь… вы ведь не собираетесь… почему вы так легко поверили Реналю?

Гейден смотрит на меня и ничего не отвечает – и я не могу думать ни о чем другом. В горле стоит ком. В самом деле, он ведь судья, а я – обвиняемая в мошенничестве, так что хуже пары и не придумаешь. И даже если избавиться от этого вздорного обвинения, я остаюсь незавидной невестой – без денег, без образования, без положения в обществе Моривилля.

Даже если этот человек и чувствует что-то ко мне, ему гораздо проще, удобнее отмахнутся от этих чувств. Сделать вид, что ничего не происходит. Уехать.

И мне, наверно, тоже надо смириться и…

Я вскакиваю со стула и бросаю лист обратно на стол:

– Вы просто хотели в это поверить, правда? Так уезжайте! Можете сразу после завтрашнего суда! Так ведь гораздо проще, не так ли! Уехать! Вот и отлично! Мне не придется самой перевозить двадцать кошек, только чтобы не оставаться с вами в одном городе!..

Да, я кричу, кричу на судью, и с каждым моим словом он все больше и больше напоминает жертву некромантии.

– Простите, – спохватываюсь, заметив, что в лице Гейдена Ауруса не осталось ни кровинки. – Я… я не хотела…

Отворачиваюсь, чтобы он не увидел моих слез, и торопливо иду к выходу. Прочь отсюда! Это был самый последний визит в этот кабинет, больше не нужно! Я же в самом деле, не Аноним! И я не собираюсь…

… слышу скрип кресла, шаги, быстрые, легкие…

А потом сильные руки обхватывают мои плечи, и чуть охрипший голос шепчет мне в волосы:

– Мысль о том, что вы можете все-таки выйти за него замуж, была для меня невыносимой.

Всхлипываю, пытаясь вырваться из объятий, но судья не собирается меня отпускать. Только прижимает ближе к себе, обнимая и успокаивая, и рассказывает – так, словно это не то признание, не то исповедь:

– Марианна, вы… как восхитительно пахла ваша кожа, еще с самого первого дня. Но я не мог позволить себе приблизиться к вам, вы же были невестой моего племянника. Старался держаться подальше, избегать вас. Даже не разговаривать, чтобы не поставить вас в неудобное положение. Сорвался всего один раз, подумал, что один танец ничего не значит, – его голос снова стихает до шепота. – И это было… было чудесно. Но когда я понял, что Реналь использовал мою минутную слабость, чтобы обвинить вас в неверности… я не мог этого позволить. Только не вы. Я же знал, что вы его любите.

Он замолкает, а потом я чувствую, как прохладные губы касаются моего виска, бережно целуют закрытые глаза. Собирают слезы с ресниц.

А потом Гейден Аурус чуть-чуть отстраняется и снова шепчет, пропуская сквозь пальцы мои волосы:

– Я, кажется, слишком увлекся этой игрой в мецената. Вы даже начали подозревать в этом Натаниэля, пришлось поговорить с ним. Но остановиться уже не мог. Потом тот март… помню, я брел по сугробам, уже не понимая, куда, и вдруг почувствовал ваш запах. Мысль, что я смогу увидеть вас в последний раз, была единственным, что помогало идти. И потом… когда вы обнимали меня, прикасались… столько в этом было тепла! Хватило даже растопить лед из-за осколка камня из сломанного артефакта. Но я не собирался навязываться. И не хотел, чтобы вы знали о моих чувствах. Вы же любили моего племянника.