Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 97 – Мария Самтенко

Как же там сказала Виолетта? «Да его в этом доме никто терпеть не может»? Не знаю, насколько близко она обсуждала этот вопрос с тетушками, но насчет своего возлюбленного она могла знать наверняка. И я даже его понимаю: от дядюшки Гейдена Реналю в последнее время доставались одни проблемы и моральные убытки.

Но это же не повод бросать родного человека замерзать в сугробе, правда?

Мне хочется вспомнить, как Реналь говорил про дядю что-то хорошее. Что угодно. Но вместо этого вспоминается, как они препирались на моем первом суде. Аноним тогда внес залог, Гейден Аурус определил мне подписку о невыезде, а Реналь начал вопить, что я могу – подумать только! – препятствовать следствию.

«Каким образом?» – интересуется судья. С племянником он не менее строг и холоден, чем со мной.

«Спрятать улики… соблазнить следователя…не знаю!» – теряется мой бывший жених, а судья холодно отвечает что-то вроде: «попрошу не превращать суд в балаган».

Только звучит это не как «попрошу», а как «не позорь меня, идиот».

– Мммряу! – котик Пингвин отвлекает меня от раздумий.

Он твердо уверен, что я пришла в уставленную кошачьими лежанками гостиную, чтобы его погладить или покормить. Пингвин гладится, но на руки не идет, не хочет.

А кто хочет? Одноглазый Грибо просыпается, с присущей ему суровостью трется головой об руку, спрыгивает с лежанки и исчезает в неизвестном направлении. Поэтому я беру Дилайлу и огромного пушистого Ленина, а ласковый Месяц сам увязывается со мной и первым запрыгивает на кровать к спящему судье. Принюхивается

Залезаю с котейками на постель. Так, покладистого Ленина мы положим на грудь Гейдену Аурусу, а Дилайлу в ноги.

Когда мягкие лапы котика касаются груди спящего, с его губ срывается хриплый вздох, как от боли. Глаза приоткрываются, рука тянется к груди и нащупывает мягкую кошачью шерстку.

Гейден Аурус смотрит на кота с легким удивлением.

– Все хорошо, это наш кот, Ленин, – тихо говорю я. – Вам больно? Могу убрать.

Судья ничего не отвечает. Его пальцы разжимаются, рука скользит по мягкой шерсти кота. И я понимаю, что он снова заснул.

Странно, я что, все-таки проглядела перелом ребер? Или кот неудачно лег на синяки и ушибы? Но тогда судья бы не спал.

Ленин спрыгивает и трется об мою руку. Продолжаю рассматривать спящего Гейдена Ауруса. Лечь, что ли, в обнимку? Опыта совместного сна с мужчинами у меня очень мало – несмотря на Реналя. Мы занимались любовью, но не засыпали вместе.

А еще есть риск, что, обнаружив меня в постели, судья получит инфаркт. Так что нет, уж лучше я пододвину кресло и буду дремать полусидя.

Я провожу так несколько часов. Спать не получается – в голову лезут не самые приятные мысли: в основном о Ренале.

Чуть за полночь снова приходит кот, на этот раз это Месяц. Урча, он устраивается на груди у судьи и сворачивается клубком. Гейден Аурус снова вздрагивает и распахивает глаза. С изумлением и ужасом смотрит на кота, потом чуть-чуть поворачивает голову и встречается взглядом со мной.

– Марианна?.. – шепчет судья. – Горит. Огнем печет. Почему март? Я не должен быть здесь в марте.

Он снова тянется рукой к груди, и снова натыкается на громко урчащего кота. Растерянно кладет ладонь ему на спинку, поглаживает. Дилайла ревниво тычется мордочкой в локоть.

– Март уже почти все, господин Гейден, – мой голос звучит хрипло. – Осталось два дня. Только зима никак не заканчивается.