Книга Истинные (не) изменяют в марте, страница 100 – Мария Самтенко

На самом деле, я уже с утра об этом думаю. Или даже со вчерашнего вечера. Представляю, конечно, в каком ужасе домашние судьи! Не считая Реналя и Виолетту, конечно. Или они тоже? Может, вчера ночью я подумала о них слишком плохо? Так или иначе, близких Гейдена Ауруса нужно срочно поставить в известность. И делать это придется мне, потому что гонять Лиску по сугробам жалко, а на Джади надежда лысая – он мне ветеринара добывал в три раза дольше необходимого. И дело не в сугробах – рыжий карманник только из дома не мог выйти полтора часа. Думал, видимо, что неприятное поручение отвалится само по себе.

Тем временем на губах судьи вспыхивает улыбка. Это именно вспышка, яркая, как удар молнии. И мое сердце от этого замирает точно так же. От неожиданности, конечно же – судья улыбается слишком редко. И этот, скажем так, эпизод, я даже не буду вносить в общий список – очевидно, что Гейден Аурус сейчас слегка не в себе.

– Кроме вас? Нат, Айк, Дагель и Шест.

Отлично, попробую известить всех четверых. Нат, Айк и Дагель это понятно кто, а «Шест» это моривилльский мэр – сокращение от фамилии. Его я в любом случае уведомляю обо всем как своего непосредственного работодателя.

Остальных тоже попытаюсь достать. Проблемы могут быть только с Натаниэлем Аурусом – я даже не знаю, как с ним связаться. Попробую известить через Айка.

Мы погружаемся в молчание, спокойное и уютное. Я бы еще котиков притащила, но не хочу выходить из комнаты. А те, что сидели тут, с нами, разбежались при виде ветеринара.

Судья, кажется, уже почти засыпает, когда я вспоминаю, что хотела спросить еще кое о чем.

– А Реналь? Почему он не в списке?

Гейден Аурус отвечает не сразу и будто бы невпопад. Не открывая глаз, в полусне или в полубреду:

– Реналь сказал, ему передали, что у вас тут опять проблемы, и нужно поехать. Срочно, пока не стало поздно. Айк повез куда-то Виолетту, и я сел на место кучера. Не успел спросить, что случилось. Не до этого было.

Тут явно напрашивается продолжение, но его нет. А я молчу. Сказать-то нечего. Единственное, что еще случилось в тот день, так это стычка с Кейндагелем. Но Реналь не мог об этом знать. А даже если бы и знал, ни мне, ни приюту это ничем не угрожало.

Обжигающие пальцы судьи почему-то оказываются на моем запястье. Стискивают и отпускают. Кажется, Гейден уже не отдает отчета в том, что говорит и что делает, иначе ни за что не стал бы брать меня за руку.

– Скажите, у вас что-то же правда случилось, Мари? Он ведь не просто так меня позвал, да?

– Простите.

Судья смеется. Он уже так смеялся однажды – коротко и страшно. И горько.

Смех обрывается кашлем. Это даже хорошо, можно ничего не говорить, просто дать больному глотнуть теплое питье. У меня тут кружка как раз для этих целей стоит.

Ну, сколько там прошло времени? Уже больше десяти минут, это точно. Когда же подействует проклятое снотворное? Судья не спит, он цепляется то за меня, то за одеяло, и кажется, что-то еще шепчет потрескавшимися от жара губами. Там что-то внезапное, про его наказание и про солнышко. Я уже не вслушиваюсь – кажется, это слишком личное. Сама уже беру его за руку и держу, пока не засыпает. Даже еще лишних пять минут, с гарантией – пока нелегкая не приносит Джади.

Рыжий балбес останавливается в дверях и смотрит на нас с первобытным ужасом в глазах.